Нехватка времени. Усталость – основная препона на пути к себе. Она не успевала писать, записывать. Домашний компьютер оккупировал супруг. Уговаривала себя, что пишет мысленно, ощущениями, образом мыслей. Так пишут стихи – на ходу, в промежутках жизни. Вернее, параллельно жизни. Но у прозы иной ритм. Следовало сесть, записать, увековечить. Создать компьютерный файл. Лишь на работе, украдкой, отдавалась своей болезненной страсти.
Жизнь, убаюканная прозой, – сладчайшая доля. Поэзия лихорадочна и болезненна. Поэзия пугала. Зато отдавшись писательскому занятию, она испытывала острое наслаждение, храня в груди тайну сладкого, мучительного времяпрепровождения. Общаясь с окружающими, то и дело напоминала себе об избранности своей. Лелеяла мысль: узнав, угадав сокрытое от поверхностного взгляда «я», ее найдут… Люба не очень представляла последствия такого «узнавания». Мечталось – возвышенные. Мнилась ей всеобщая любовь, слава. Новые люди, связи, иная судьба. Новая, улучшенная Люба.
Увлекшись собой, отдавшись писательству, этому волшебному пристрастию, всей душой, порой забывала элементарные реалии жизни. Уходила от чувств, связей, семьи, от людей. Текст заменял жизнь. Порой казалось: текст затягивает, овладевает ею; текст и есть жизнь. Она же, отдаваясь его течению, вступает в сакральную связь со словами, с мощным его потоком. В связь, подобную сексу. Текст проникал в нее, она вбирала его в себя, растворялась, оплодотворяя его. Безоглядно, всецело, полней, чем если бы отдавалась мужчине, – со страстью, бесстыдно, откровенно, вслепую. Выдав на потребу душу, память, мозг – всю себя, а не только смертную плоть. Могущество большее, чем обладание телом. Слияние более полное, более глубокое, чем вхождение в плоть; более яростное, чем любовь. Проникновенней, безумней, со всей возможной отдачей, переставая быть собой.
Я не знаю, что это… что именно заставляет меня, толкает, распирает мою душу… Что это за ощущение, желание выразить, понять. Не знаю, зачем оно дано мне. Когда я лежу под пальмами (или вспоминаю, как лежала под пальмами) и их ветви колышет ветер… Сухие, обожженные солнцем острия пальмовых листьев перебирает ветер, и они щелкают на ветру словно кастаньеты. Сухие щелчки – треск, постукивание каблучков или барабанных палочек.
Это единственное, что важно для меня, эти чувства, мысли. Чтобы выразить пронзительную эту боль, прекрасную, невыразимую боль бытия.
3
В те годы L перечитывала Набокова. На русском, потом на английском. Два текста, казалось бы, написанные двумя разными людьми. Столько совпадений! Эмигрант, жил в Новой Англии. Более полувека назад. Но совсем недалеко – в колледже Уэллсли – преподавал курс номер 201. Возможно, уже задумал «Лолиту». Попытаюсь, мечтала она, подобно Набокову… Напишу роман. Новая Англия странным образом настраивала. Направляла. Подсказывала – надо писать.
В 1962 году в Монтре, когда для фильма Кубрика Набоков создавал сценарий «Лолиты», он все