Адорно в Неаполе. Мартин Миттельмайер

Адорно в сентябре 1925 года, причем как раз в свой день рождения, приехал вместе с Кракауэром в Неаполь, он встретил там пеструю публику, состоящую из нонконформистов, эгоцентриков, прожектеров и революционеров, которые, каждый на свой лад, осваивали Неаполитанский залив – ментально или реально. Адорно выделил для себя сердцевину этой кутерьмы, группу, для которой были характерны разномастные революционные настроения, инспирированные именно Неаполем. Неаполитанская жизнь оказывала свое влияние даже на самых мрачных и задумчивых участников философских диспутов, вынуждала обратить свой взор на внешний облик окружающего мира и в нем искать революционный потенциал. Но мало этого: у всех проявлялся, пусть и в разных формах, странный порыв – а не попытаться ли перенести ошеломительный средиземноморский характер Неаполя, культ мертвых и бьющую через край витальность в новую форму философского дискурса?

      Кажется, на Адорно все это поначалу не производило особого впечатления. Ему потребовалось время, чтобы неаполитанский опыт окончательно закрепился в его теоретической нервной системе – по этой причине и мы в этой книге не сразу приступим к рассмотрению текстов Адорно. Зато потом именно ему удалось лучше всех, осознанно это произошло или нет, обратить Неаполь в философию. Как в «Поединке» Генриха фон Клейста, вопреки всем законам вероятности, маленькая царапина у мнимого победителя разрастается до смертельной раны, так и смятение неаполитанской битвы вместе с пятью эссе, которые участники боев написали о событиях на берегах Неаполитанского залива, стали родовыми схватками для философии Адорно.

      Клавеля с его башней, этого покорителя воды, Адорно сначала считает идеальным композитором, а потом не слишком идеальным просветителем. Таинственный, сказочно зловещий Позитано становится сосредоточием взбесившейся современности. Если достаточно близко подойти к стеклу в неаполитанском аквариуме с его морскими дьяволами, то можно ощутить на коже туристические мурашки и обучиться «памяти о природе в субъекте», то есть альтернативному взгляду на покорение природы. Чудо святого Януария в работах Адорно тоже становится средством от злого колдовства. А та самая пористость, которую Беньямин и латышская актриса Ася Лацис обнаружили и в стенах, и в социальной жизни Неаполя, станет констелляцией, воплощающей идеальную структуру текстов самого Адорно. Неаполь, поначалу кажущийся нам второстепенным маршрутом в теории Адорно, ведет к ее центру.

      Эту метаморфозу из ландшафта в текст можно исчерпывающе показать на примере двух ранних эссе Адорно. В принципе, для этого хватит короткой поездки из Неаполя в Позитано и обратно – в ходе такой прогулки можно увидеть всю историю человечества. А уже потом, во второй половине книги, дело дойдет до изображения всех сложностей, деформаций и интерпретаций этой неаполитанской структуры в текстах Адорно, оказавшихся такими мощными. Мы станем свидетелями постепенного моделирования теории, в центре которой окажется катастрофа; впрочем ландшафт, породивший эту теорию,