В этой ситуации в стране начали складываться предпосылки для осуществления еще одной, третье по счету альтернативы 1917 года. Группа патриотически настроенных офицеров во главе с генералом Корниловым, понимая бедственное положение внутри России и ухудшающуюся ситуацию на фронтах, приняли решение установить в России твердую власть в форме военной диктатуры до окончания Великой войны. Личность Л. Г. Корнилова весьма примечательна. Профессиональный военный, ученый, разведчик, путешественник, герой войны, бежавший из австрийского плена, Георгиевский кавалер, человек несомненного личного мужества, назначенный в 1917 г. Верховным главнокомандующим русской армии, он был весьма популярен среди части солдат и офицеров. Вот как определял свои задачи сам Л Г. Корнилов: «Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все у кого бьются в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, в храмы – молите Господа Бога о явлении величайшего чуда, чуда спасения родной земли.
Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо, кроме сохранения великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного собрания, на которм он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни»[120]. Воззвание показывает, что Корнилов не был ни монархистом, ни противником демократии, ни честолюбцем, стремившемся к личной власти. Он предстает перед нами русским патриотом, всей душой страдающим за судьбу своего Отечества, раздираемого внутренней смутой в условиях тяжелейшей войны.
Интересно, что В. И. Ульянов (Ленин) в 1918 г., уже после октябрьского переворота, озабоченный экономическим положением страны и будучи холодным прагматиком, признавал, что без диктатуры в условиях войны обойтись невозможно. Он писал, что «об ином выходе для страны, проделывающей необычайно быстрое развитие с необычайно крутыми поворотами, при отчаянной разрухе, созданной мучительнейшей из войн, не может быть и речи»[121]. При этом Ленин, естественно, был сторонником не Корнилова, в котором он видел «русский тип буржуазного