А что с хлебом, несвоевременный подвоз которого послужил толчком для февральского переворота. Вскоре после октября 1917 г. он вовсе исчез с прилавков магазинов, как, впрочем, исчезла и сама торговля. Политика «военного коммунизма» торговли не предполагала. 1 июля 1918 г. в Петрограде была введена система пайков по классовому принципу: рабочим предполагалось – фунта хлеба в день, служащим – фунта; «лицам не рабочим и не служащим, живущим своим трудом» – 1/8 фунта, остальным -1/16 фунта, то есть 25 граммов хлеба[131]. Не случайно, что население города сократилось с 2420 тыс. человек в 1917 г. до 720 тыс. в 1920 г[132]. Многие бежали из города, многие умерли. Таков был грустный финал так называемого «освободительного движения» в России в котором участвовали многие поколения российской интеллигенции, начиная с А. Н. Радищева.
Тем не менее власть «не связанная никакими законами» давала ряд очевидных результатов. На смену либеральному хаосу, полному падению авторитета правительства и его представителей на местах, который переживала Россия на протяжении восьми месяцев после свержения царя, пришло государство, во главе которого стояла «партия нового типа», верхушка которой была готова к осуществлению жесточайшей диктатуры, то есть определенного государственного порядка, который отличался не только тотальным подавлением противников, но и организацией управления страной на основе марксистской догматики. Dura lex, sed lex – закон суров, но закон, говорили древние. В России создавалось весьма своеобразное, но тем не менее функционирующее государство с новым советским законодательством, с жесточайшими методами поддержанием общественного порядка, строгим учетом, контролем и централизованным распределением ресурсов. Государство с четкой идеологической установкой на достижение всеобщего счастья, позиционировавшее себя