Регина стояла перед ним с лампой в руках и смотрела на этого спящего человека.
Лицо Лавердьера в неподвижности сна, в этом спокойствии всех линий лица, не было лишено известной доли красоты: свежий, с выдающимся лбом, с широкой челюстью, он напоминал тип рейтаров, изображенных на стеклах в немецких пивных, но только поизящнее.
Маркиза невольно остановилась и рассматривала его; на лице ее виднелось сострадание. Она чувствовала, что этот человек высокого происхождения, и жалела, что он пал так низко.
Он вдруг открыл глаза и в полусне стал навытяжку, со шляпой в руках.
– Простите меня, маркиза, но усталость, жара…
Она прервала его гордым движением:
– Нечего извиняться. Отвечайте на мои вопросы: можно ли рассчитывать на тех людей, о которых вы говорили?..
– Они к вашим услугам, маркиза, так же, как и их начальник.
– Что это за люди?
Капитан слегка усмехнулся:
– Все честные люди, готовые на всякое дело, за которое им хорошо заплатят.
– Вероятно, и на измену в пользу того, кто им заплатит больше.
Лавердьер на минуту задумался, затем добродушно ответил:
– Весьма вероятно.
– Храбрые?
– До виселицы… говоря старым стилем.
– Каких политических убеждений?
– Цвета вина и лакомого куска.
– Их много?
– Шестеро, ни больше ни меньше. Мне еще неизвестно, какую миссию маркизе будет угодно на меня возложить, но я могу уверить моим опытом солдата, что небольшое число в большинстве случаев гарантия успеха.
– Верю… Есть, однако, один пункт, на котором я настаиваю.
Она взглянула ему прямо в лицо.
– Мне было бы весьма неприятно, если бы люди, которые будут бороться за такое правое дело и которые будут подвергаться величайшим опасностям, например, могут попасться в руки наших противников, имели бы за собой бесчестное прошлое, которое могло бы загрязнить знамя, которому они будут служить.
– Надеюсь, маркиза не рассчитывает, чтобы для темных дел, за которые наградой бывает не честь, а мука, в которых приходится жертвовать жизнью за несколько золотых, я мог предложить ей воплощенную добродетель.
Это было сказано резко, почти грубо.
– В сущности, безразлично, что это за люди, но, по крайней мере, их начальник?
Лавердьер сделал странное движение.
– Я бы просил вас, маркиза, не относиться к их начальнику, как к орудию, которое можно купить за деньги, но как к товарищу в общем деле. И тогда этот начальник будет готов открыть вам всю душу, предоставив вам право судить, насколько он достоин.
Маркиза, пораженная торжественностью его тона, молчала.
– А теперь, маркиза, – продолжал он, – я жду ваших приказаний.
– Я желаю знать сперва ваши условия.
– Пятьдесят луидоров на человека за двухнедельную службу.
– Я дам по сотне.
– Они не откажутся.
– А вам сколько?
– Ничего,