Люди жили в те времена бедненько, но дружно и весело. Весь наш подъезд был почти единой семьёй. Казалось, что взрослые все вместе, коллективно, воспитывали своих детей. Почти всегда мы встречали добрые, улыбающиеся глаза соседок, готовых всегда накормить и обогреть, если родителей нет дома.
Самой близкой нам семьёй были Мерчанские. Они жили в квартире№3 на втором этаже, в двух комнатах. А ещё в одной жили бездетные супруги (тётя моего одноклассника Гены Антонюка со своим мужем), как тогда говорили, на подселении. Тётя Зоя Мерчанская, добрая, полноватая женщина, была очень эмоциональной. Её муж, дядя Саша, был больным человеком и часто лежал в больнице. Так и пришлось ей его похоронить, оставшись вдовой, и воспитывать сына Вову и дочь Люду одной. За своих детей она «вставала грудью», если кто-то осмеливался их обидеть, особенно заступалась за младшую – Людмилку. А она, чувствуя это, частенько ябедничала на нас, когда была маленькой. (А позднее, в школьные годы, мы с ней очень подружились). Тётя Зоя выбегала из подъезда, кричала на обидчиков, угрожала. Но очень быстро отходила, всё забывала, улыбаясь, и звала нас к себе кушать. Работала она техничкой в заводской конторе на нашей же улице, за стадионом мехзавода. Тётя Зоя очень любила мою бабушку – Прасковью Андреевну, называя её «нашей мамочкой» (то есть, всего подъезда).
А над нами, в четвёртой квартире, жила тётя Катя Киюта. Работала она учительницей литературы в школе рабочей молодёжи. У неё были маленький сын и муж, дядя Володя, которым она обычно руководила. Внешность у него была приятная, интеллигентная, он был спокойным, никогда не буянил, но иногда приходил домой нетрезвым. Тётя Катя его в такие дни «воспитывала» и проклинала семейную жизнь, завидуя своей незамужней сестре. Меня она любила и наставляла на путь истинный (причём, очень неординарно!). Называла умницей и любовалась моими «ножками и хорошенькой фигуркой», говоря, что скоро все парни будут моими. Правда, мне её комплименты были в то время не понятны, так как я об этом ещё и не помышляла, чтобы кому-то нравиться всерьёз. Как говорится, была ещё «зелёной» для этого. А когда я с подружками в отсутствие родителей устраивала в квартире «погром» (мы начинали шумно играть, например, в прятки), то тётя Катя прибегала и давала нам нагоняй! Ещё она всегда хвалила нашу учительницу танцев в Доме пионеров – Раису Тимофеевну, называя её умницей и красавицей, говорила, что она всё умеет делать: «не баба, а просто – клад». Когда их семья уехала, то в эту квартиру переехали Мерчанские.
Внизу – напротив нас, жили Титоровы. Дядя Юра тоже бывало выпивал. Он был юмористом. Однажды снял сушившееся на верёвке женское платье и гулял в нём по двору. А как-то раз забрался на дерево на уровне второго этажа и ловил летящие из окна блины, которые пекла соседка тётя Зоя. Тётя Маша была спокойной, улыбчивой, похожа внешне на цыганку.