От всего этого озорства и веселья на представшем передо мной печальном, усталом лице не осталось и следа. Она по-прежнему носила волосы до плеч, но упругость их пропала, они стали жидкими, редкими и начали седеть. Одежда, прежде броская, сейчас выглядела поношенной: старые джинсы и рубашка, обшарпанные туфли. Прикрыть наготу, не более того. Даже косметика лишь равнодушно обозначала принадлежность к женскому полу.
– Входи, – кивнула в сторону дома Люси.
После такого начала я с некоторым облегчением убедился, что время не обратило ее к домовитости. Можно было подумать, что в прихожей террористы только что взорвали бомбу, которая разнесла все семейные пожитки на новые и необъяснимые места. Бывает такой беспорядок в доме, который нельзя объяснить одной леностью его обитателей. В создание этого хаоса вносят лепту своего рода гнев, протест против ценностей мира, и за него я был готов сделать Люси комплимент. Судя по виду, внутри дом был отделан в худший период семидесятых, с гнетуще яркими стенами, коричневыми с оранжевым, на них висели рамки с постерами незаслуженно разрекламированных фильмов, с массой тростниковой мебели и индийских тканей. Кухня, как и следовало ожидать, была обита сосновыми панелями, а горизонтальные поверхности выложены керамическими плитками, стыки между которыми почернели от копоти. По стенам было развешано множество полочек, где беспорядочно скопились разрозненные кружки, фотографии детей, украшения, выигранные на каких-то допотопных ярмарках, страницы из журналов, уже неизвестно зачем вырванные. И грязь. Люси огляделась, воспринимая все свежим взглядом, как бывает, когда в дом приходит чужой человек.
– Ох! Прости, у нас сейчас с деньгами туго. Давай я тебе чего-нибудь налью, и пойдем отсюда.
Она