Впрочем, невозможно сказать определенно, так ли все обстояло на самом деле. Может быть, у Губбеля были какие-то иные мотивы – Борис не спрашивал. Ни тогда, ни потом. В ту ночь, ночь нервных потрясений и больших откровений, Борис лишь слушал и удивлялся. Они шли по темным, безлюдным, освещенным светом редких фонарей улицам. Вениамин возбужденно жестикулировал. Речь его почти не прерывалась. Борис вставлял только короткие реплики, иногда напоминал какой-нибудь эпизод из их детства. Но Венька эти реплики игнорировал. Он заливался, словно глухарь на току, освобождаясь от того, что годами копилось в самых потаенных уголках его души. Он говорил, говорил, а Борис слушал, слушал, слушал… Слушал и удивлялся.
…Внезапно зазвонил телефон. Борис к этому времени так глубоко ушел в свои воспоминания, что незаметно для себя начал подремывать. Телефонный звонок вернул его к действительности.
Борис взял трубку и содрогнулся от высокочастотной звуковой волны, исторгнутой электромагнитной мембраной. То был голос неугомонной Верочки.
– Доброе утро, Борис Михайлович, – затараторила она без всяких пауз, – надеюсь, я вас не разбудила, хотя наверняка разбудила, но вы, пожалуйста, не обижайтесь, у нас тут конец смены, все расходятся по домам, я вот тоже собираюсь, и… – Верочка запнулась. Похоже, она здорово волновалась.
– Здравствуйте, Верочка, что вы хотите мне сказать? – Борис почувствовал состояние собеседницы и, несмотря на раздражение, постарался придать своему голосу как можно более мягкие интонации.
Верочка собралась с духом.
– Я хотела сказать… В общем, я могла бы сейчас к вам подойти, завтрак бы вам приготовила… Если вы не возражаете, конечно. Или вы не один?
«Она меня прикончит» – подумал Борис, но вслух произнес:
– Верочка, вы феноменальный человек. Вы динамит. После ночной смены да еще заниматься чьим-то завтраком – я бы ноги протянул. Я восхищаюсь вами, Верочка, однако вынужден вас огорчить. Дело в том, что сегодня же утром