– Ты голодный? – спросил он, и глаза его забегали где-то на уровне моего колена. – Можешь съесть кашу.
– Но это ваш ужин…
– О, – сказал он, – я могу обойтись и без него, только выпью эля: он смягчает мой кашель. – Человек опустошил около половины стакана, не прекращая разглядывать меня, а затем порывисто протянул руку: – Покажи письмо.
– Оно адресовано не вам, а мистеру Бэлфуру.
– А за кого ты меня принимаешь? – нахмурился он. – Дай мне письмо Александра.
– Вы знаете, как звали моего отца?
– Было бы странно, если бы я этого не знал. Твой отец приходился мне родным братом, и, хотя тебе не нравятся ни мой дом, ни моя овсянка, ни я сам, я все-таки твой родной дядя, мой милый, а ты – мой родной племянник. Давай письмо, а сам пока поешь.
Будь я мальчишкой, я, наверное, расплакался бы от стыда, обиды и разочарования. Но семнадцатилетний юноша уже не мог вести себя подобным образом – я молча отдал ему письмо и стал есть кашу, хотя один ее вид вызывал во мне отвращение. В это время мой дядя, склонившись к огню, вертел в руках письмо, не решаясь распечатать его.
– Ты не знаешь, что в нем? – с опаской поинтересовался он.
– Вы сами видите, сэр, – ответил я, – что печать не сломана.
– Гм… Что же тебя привело сюда?
– Я хотел отдать письмо.
– Ну, – хитро ухмыльнулся он, – ведь у тебя были, конечно, какие-нибудь надежды?
– Да, сэр, – признался я, – узнав, что у меня есть состоятельные родственники, я действительно надеялся, что они мне помогут. Но я не нищий, я не ищу у вас милости и не прошу ничего такого, чего вы не в состоянии мне дать. Хоть я и кажусь бедным, у меня есть друзья, которые не откажут мне в поддержке.
– Ну-ну, – покачал головой дядя Эбенезер, – ты вот что, пока не фыркай на меня. Мы еще отлично поладим. Слушай, Дэви, если тебе не по вкусу каша, я доем ее. – Он вытолкнул меня со стула и взял ложку. – Овсянка – славная здоровая пища, самая главная. – Он вполголоса пробормотал молитву и принялся есть. – Твой отец тоже не морил себя голодом. Насколько я помню, он не любил засыпать на пустой желудок. Что касается меня, то я всегда соблюдал умеренность в пище. – Хозяин дома глотнул пива, и это, вероятно, напомнило ему о гостеприимстве: – Хочешь пить – вода за дверью.
Я ничего не ответил и продолжал стоять, бросая недовольные взгляды на мистера Бэлфура. Он торопливо ел и одновременно рассматривал мои башмаки и чулки домашней вязки. Только один раз наши глаза встретились, и даже на лице вора, пойманного на месте преступления, не отразилось бы столько страха, сколько я увидел на лице своего дяди. Но чем объяснить такую его боязливость? Непривычкой к людскому обществу? В таком случае это дело поправимое: небольшой опыт – и мой дядя станет совсем другим человеком. Резкий голос