– Я… извините, – прошептал он и выбежал из комнаты. Открытый скрипичный футляр одиноко лежал на полу, а Хосе бежал в подвал, к тупику у какого-то кабинета. Воздев скрипку над головой, он ударил ее о бетонную стену. Лакированная ель треснула, гриф из черного дерева и порожек разлетелись на куски. Струны лопнули. Нутро скрипки обнажилось впервые за два столетия.
Хосе появился через пару дней, выглядя хуже, чем когда-либо.
– Шлюха, – буркнул он мне и устроился у окна репетиционной комнаты, где и поцеловал – у меня на глазах – свою новую любовь, изящную темноволосую скрипачку по имени Тереза. Лет ей было около двадцати пяти, и она явно злорадствовала над шестнадцатилеткой, которая впустую потратила свою девственность.
Парочка расхохоталась, когда я, бросив гобой, убежала и спряталась в мокрых зарослях кудзу. Закрыв глаза, я прислонилась к толстому дубовому стволу. У меня над головой во влажном, пахнущем жимолостью воздухе ухнула сова.
Постепенно я успокоилась и попыталась подумать о будущем. Я закончила половину одиннадцатого класса и не представляла, что буду делать после выпуска. Музыка затягивала и опьяняла. Но при этом зачастую она была скучной и, по-видимому, никуда не вела – будущее было разве что у парочки студентов.
В четырнадцать лет я вступила в профсоюз музыкантов – на тот случай, если кто-нибудь предложит мне подработать. Раз в месяц я получала газету Американской федерации музыкантов. Проглядывая объявления на последней странице, за год я нашла всего четыре или пять предложений для гобоистов, в основном в местах вроде Уичито в Канзасе или Гранд-Рапидса в Мичигане. Зарплату там предлагали такую, что пришлось бы подрабатывать официанткой. Интересно, а кто-нибудь, кроме меня, вообще обращал внимание, что работы для нас нет?
Я просмотрела бюллетень Общества музыкальных колледжей, где тоже печатались объявления о работе в учебных заведениях. Чаще всего там требовалась университетская степень. Карьера преподавателя казалась мне частью замкнутого цикла: музыкант, не имеющий возможности выступать, учит все больше и больше музыкантов, которые тоже не найдут ангажемента.
Брат заканчивал Университет Северной Каролины, состоял в Фи Бета Каппа и получал диплом по математике. Он преуспевал по всем предметам и отлично научился обращаться с гигантским университетским компьютером, на доступ к которому у него было специальное разрешение. Перед ним открывалось множество путей. Он мог выучиться на юриста. В конце 1970-х он легко нашел бы себе работу с компьютерами.
А вот я чувствовала, что у меня вовсе нет никакого будущего. Я любила музыку, но постепенно начинала ненавидеть гобой – особенно потому, что так и не научилась делать трости. Я хотела поговорить об этом с родителями, но мне было стыдно за то, что я выбрала Школу искусств Северной Каролины вместо Эксетера. Жуткие оценки не позволяли мне перевестись в Эксетер. Я была не уверена, что меня возьмут хотя бы в один