– А ну погадай, милая! И не дай Бог тебе мне что-нибудь соврать!
Но та взглянула на неё так, что у Татьяны от изумления брови сами поползли вверх. А цыганка вдруг злобно прошептала:
– Ведьма ведьме не гадает!
– Что-о-о! – вскипела Татьяна. – Ах ты, чумазая! А ну веди к бабке своей, раз сама врать разучилась!
Девчонка попыталась выдернуть руку, но не тут-то было! Просто так от Татьяны ещё никто не уходил.
Худая, с темными рифлёными морщинами старуха подошла к ней сама. Подобные мху-ягелю, космы её волос небрежно выбивались из-под тёмной шерстяной косынки, завязанной сзади узлом.
– Чего к девке пристала? Отпусти! – дребезжащим голосом потребовала она. Да так, что руки у Татьяны невольно разжались под её спокойным гипнотизирующим взглядом.
– Гадать не хочет. Где это видано? Я заплачу…
– Никто тебе гадать не будет, – всё так же спокойно изрекла старуха. – Не заводись, ступай себе мимо, тебе мой совет… – И, отвернувшись, пошла за внучкой, которая маленьким зверьком все ещё косилась на Татьяну.
Татьяна опешила и, чтобы не подать виду, ринулась к бородатому цыгану, который обхаживал лошадь. Судя по его степенному, полному достоинства виду, он был старшим в таборе.
– Эй, ром! Может быть, ты за червонец что-нибудь скажешь?
Стрельнув голубоватыми белками, цыган хитро прищурился, потеребил курчавую бороду и, смягчая согласные, спросил:
– Что хочешь знать, красавица? Так и быть, отвечу тебе на один вопрос.
Татьяна протянула ему ладонь, на которой красовалась деньга.
– Во сколько лет умру?
Белки его огромных и, как у лихого жеребца, настороженных глаз снова блеснули и спрятались в щелочки, из которых теперь буравили её любопытством чёрные зрачки.
– Зачем тебе это? Живи на здоровье… – и хотел тоже отвернуться, но Татьяна дёрнула его за рукав.
– Ну, хочешь четвертной дам! Подумай хорошенько. За одно слово – четвертной! Он ведь на дороге не валяется… Скажи, не дури! – и быстро заменила одну бумажку на другую.
Он ухмыльнулся, взял её в руки, повертел, разглядывая со всех сторон, и поспешно спрятал в карман жилета.
– До тридцати восьми!
Татьяна, довольная, крутанулась на каблуке и пошла догонять друзей. В её распоряжении было целых семнадцать лет – уйма времени!
А когда проходила интернатуру, на приём к врачу-ортопеду молодая цыганка, звали ее Соня, принесла своего сына. Извлекая из груды тряпья кричащее чадо, она звонко хлопала его по смуглой попке, приговаривая: «Молчи, Петечка, молчи!»
Женщины уступили ей место на пеленальном столике – только бы подальше от вороха затхлой ветоши. Не обращая внимания на их косые взгляды,