Мне надоела вся эта дикость, окружившая меня плотным удушливым кольцом в первый же день моего пребывания в этой странной деревушке. Я поставил стакан на стол и зачем-то произнёс:
– Там волк пропал.
Пётр тут же подавился стеклом, загнулся, закашлял. Изо рта его потекла обильная слюна с кровью. Он упал лбом на край стола, продолжая страшно кашлять. Один из его спутников что было дури принялся колотить его по спине. Второй же бросился на улицу. Вскоре он появился и встал на пороге комнаты:
– Нету, нету волка!
На лице его было удивление.
– Спёр, видать кто-то, – раздалось из-за стола, – на шубу!
Шутка, однако, не возымела действия и утонула в омуте наступившего вдруг молчания, среди которого страшно бухал, харкая кровью, Пётр.
– Бери его! – бросил стоявшему у порога хлопавший его по спине. – Ему чего-то совсем худо.
Петра взяли под руки и повели из дома.
На улице послышался скрип колёс телеги.
После ухода этой троицы гости один за другим, попарно и группами, потянулись на выход, прощаясь с Пелагеей и благодаря за угощение.
Когда последние покинули дом, Пантелеевна заперла дверь, положив на железные крючья в приколотке внушительный брус, а потом повернулась ко мне:
– Ну-ка, рассказывай, пострелок, что произошло-т. Я ж видела, что ты-т уходил. Какой-т волк?! Всё говори сейчас же-т! Что ты-т натворил?!
Я вкратце рассказал бабке, что случилось, опустив подробности о колесе, летающей по небу соседке и колдовстве в конюшне, потому что уже и сам в это не верил, точно всё это мне привиделось или приснилось.
– Смотри! – пригрозила мне кривым узловатым пальцем Пелагея. – Никуда не суйся! Ты тут полмесяца побудешь, а дров наломаешь – в полгода не расхлебаем. Не тебе здесь жить. Веди себя тише воды, ниже травы… Понятно?!
– Понятно! – ответил я, повергнутый в полное смятение…
Прошло два дня.
Случившееся в первый вечер как-то потускнело в памяти. Я даже стал склонен думать об этом, как о чём-то нереальном, какой-то небылице, которую мне кто-то рассказал, а я воспринял её слишком образно.
Вокруг меня текла обыкновенная жизнь вымирающей деревни, обречённой на гибель покинувшим её молодым поколением. Меня это мало волновало, потому что я во всём чувствовал себя сторонним наблюдателем, случайным человеком, волею каприза судьбы оказавшимся в этом богом покинутом месте.
Намотав себе на ус слова Пелагеи, я решил заняться чем-нибудь безобидным. Сходил на рыбалку пару раз, днём, чтобы не встретиться в вечерних сумерках с какой-нибудь нечистью, не без опаски, правда, прогулялся по окрест лежащим лесам, обнаружив выше по течению реки за небольшим перелеском кладбище, которое, по всей вероятности, питало её отравленными соками, и потому не удивительно было, что рыба клевала плохо. Зато, поставив раколовку, я среди бела дня за какой-то час в этом почти ручейке наловил с дюжину раков. Этим же занималась и немногочисленная детвора, плескавшаяся на реке. Правда, до того,