А Финляндия – ключ от европейских ворот для большевиков; это для них окно в Европу через Скандинавию. Мыслимо ли, чтобы они навсегда отреклись от захвата такого лакомого куска? Мыслимо ли, чтобы финляндские рабочие массы вообще не находились в состоянии постоянного коммунистического брожения, если под боком у них находится такой мощный очаг пропаганды, как Петербург?
Отсюда – другой повелительный вывод о необходимости для Финляндии участвовать так или иначе в изгнании большевиков из Петербурга – и чем скорее это осуществится, тем лучше для самой Финляндии. Hannibal ad portas…[7]
Когда же сторонникам этих идей другие буржуазные мыслители и политики, приверженцы «теории гниения», указывали, что в России, мол, возможен только либо Ленин, либо царь, что если Ленин будет убран при содействии финляндских штыков, то на трон воссядет… Кирилл Владимирович (он жил тогда в Гельсингфорсе, и его часто встречали в ресторане Socitetshuset) и над независимостью Финляндии вновь будет поставлен крест, когда торгово-промышленников запугивали этой перспективой, они обыкновенно отвечали43:
– Все что было – было. Мир теперь не тот, каким мы его знали до войны, и если вся Европа, вся Вселенная видоизменялась до основания, то почему предполагать, что Россия, пережившая кроме войны еще и социальную революцию, избегнет общей участи и вернется обязательно к старому царскому корыту? Напротив, в России победа обеспечена именно за демократией, а с русской демократией мы споемся. Надо только помочь ей победить в тяжелую для нее минуту. Для этого нужно участвовать с соблюдением определенных гарантий в изгнании большевиков из Петербурга…
Справедливость требует отметить, что эти мысли «интервенционистов» находили живой отклик в целой массе общественных элементов, не имевших прямого отношения ни к организованному торгово-промышленному классу, ни к демократии. Мы подходим здесь к так называемым «активистам» – сторонникам