Интересно, какие сны она выбрала, на какой искусственной жизни остановилась? Хотел спросить ее, но не решился. Да и не пристало спрашивать о таких вещах…»
Он снова взял шлем, надел на голову и привел в порядок свои мысли. Машинка сразу защелкала:
«Человек растерялся. Но ненадолго. Человек пытался что-то сделать. Но недолго.
Потому что пять тысяч не могли заменить миллионы, которые отправились на Юпитер, чтобы в ином обличье начать лучшую жизнь. У оставшихся пяти тысяч не было ни сил, ни идей, ни стимула.
Сыграли свою роль и психологические факторы. Традиция – она тяжелым грузом давила на сознание тех, кто остался. Джуэйнизм – он принудил людей быть честными с собой и с другими, принудил людей осознать наконец тщетность их потуг. Джуэйнизм не признавал превратной доблести. А между тем оставшиеся пять тысяч больше всего нуждались именно в превратной, бездумной доблести, не отдающей себе отчета в том, что ей противостоит.
Все их усилия выглядели жалкими перед тем, что было совершено до них, и в конце концов они поняли, что пяти тысячам не под силу осуществить мечту миллионов.
Всем жилось хорошо. Так зачем терзаться? Есть еда, есть одежда, есть кров, есть дружеское общение, развлечения, всяческие удобства. Есть все, чего только можно себе пожелать.
И человек прекратил попытки что-то сделать. Он наслаждался жизнью. Стремление достичь чего-то ушло в небытие, вся жизнь людей превратилась в рай для пустоцветов».
Вебстер снова снял шлем, протянул руку и нажал кнопку, выключая машинку.
«Если бы нашелся хоть один желающий прочесть то, что я напишу, – думал он. – Хоть один желающий прочесть и осознать. Хоть один, способный уразуметь, куда идет человек.
Конечно, можно им рассказывать об этом. Выйти на улицу, хватать каждого за рукав и держать, пока все не выскажу. И ведь они меня поймут, на то и джуэйнизм. Поймут, но вдумываться не станут, отложат впрок где-нибудь на задворках памяти, а извлечь оттуда потом будет лень или недосуг.
Будут предаваться все тем же дурацким занятиям, развлекаться все теми же бессмысленными хобби, которые заменили им труд. Рендолл с его отрядом шалых роботов ходит и упрашивает соседей, чтобы позволили переоборудовать их дома. Бэлентри часами изобретает новые алкогольные напитки. Ну а Джон Вебстер убивает двадцать лет, копаясь в истории единственного города Земли».
Тихо скрипнула дверь, и Вебстер обернулся. В комнату неслышно вошел робот.
– Да, в чем дело, Оскар?
Робот остановился – туманная фигура в полумраке кабинета.
– Пора обедать, сэр. Я пришел узнать…
– Что придумаешь, то и годится, – сказал Вебстер. – Да, Оскар, положи-ка дров в камин.
– Дрова уже положены, сэр.
Оскар протопал к камину, наклонился, в его руке мелькнуло пламя, и щепки загорелись.
Понурившись в кресле, Вебстер глядел, как огонь облизывает поленья, слушал, как они тихо шипят и потрескивают,