приподнимает их
тёмной ладонью, в язык
белый кладёт, чтоб остаться
лишь долей от них,
чтобы лежать у себя
на холодной руке
или, как свет,
не имеющий веса в реке.
«Представь, что остров – это воды…»
Представь, что остров – это воды,
побег от выдоха её,
стоящий в маятнике леса,
где стоишь только одного
воспоминания и звона,
сгущаемого в голубей,
летящих, как водовороты
сквозь лес, горящих в них людей.
Никто из нас – непредставимый —
стоит, как ключик от часов,
что крутят голос, словно остров
как небо или остриё.
«Испуг, в котором ты летишь…»
Испуг, в котором ты летишь,
живёшь, в который уже раз —
ты стал испугом – говоришь —
ты сам, непрочный в себе, лаз.
О, комната, которой ты
был извлечён на свой испуг,
на свет, который – как дитя —
свернулся у себя во рту,
как кровь медовая пчелы
и яблоня, которой нет —
но так прекрасно шелестит
во мне её небытие,
чья речь – прекрасная дыра,
что собирает на свету,
метлой испуг вокруг себя,
когда по воздуху иду.
«Мы держали шар, как клевер…»
Мы держали шар, как клевер
снега, тающий в губах,
что расправится, как веер
в сжатых выдохом жуках,
что – прозрачны и невинны —
говорят шарам полёт
из прозрачного пространства,
где безвестный оживёт
самолётик – старый, старый,
из бумаги и любви —
звук и ветер над полями,
что обёрнуты в снежки.
Держит на руке создатель
сад бегущий, чьи шаги,
держат в свете тело наше, как мы —
смятый в свет, снежки.
«Где просыпаешься ты, уменьшаясь в размерах? …»
Где просыпаешься ты, уменьшаясь в размерах? —
словно просыпался в сторону сна
и там смог остаться
большею частью своей – так иные деревья
в камень и смерть прорастают
замедленным счастьем:
Иначе – дерево в оба растёт расстоянья
в чашу и воды, которые
льются из чащи
этой подземной, где лестница свита в подлесок
склеена света слюной
с отражением – дальше
дольше, чем звук, на лету удлиняется слово
в смыслы и вещи, как сон —
это часть пробужденья.
Шар изнутри всегда больше небесного шара,
если твоя асфиксия —
это ломтик рожденья.
«В чём разница, осколок, мне скажи…»
В чём разница, осколок, мне скажи
когда ты на руке моей лежишь
как