Огромным потрясением для меня было то, что отец Феодор примерно через полгода стал иногда исповедоваться у меня. Для меня было высочайшим моментом ответственности и доверия, когда он мне открыл свою душу. И могу сказать, не нарушая тайны исповеди, что перед крестом и Евангелием батюшка открылся человеком еще большей глубины и чистоты, чем в повседневном общении. То, что он доверял свою душу молодому священнику, с величайшей серьезностью, с глубочайшим доверием относясь к благодати священства, к опыту жизненному, меня поразило и сделало нас духовно близкими людьми. Эта близость проявлялась порой в совпадениях оценок, мыслей и даже в проповедях.
Бывало, я спрашивал у него: «Какие мысли прозвучали в вашей проповеди на поздней литургии?» Он отвечал, и мы с удивлением оба отмечали, что я на ранней, а он на поздней литургии говорили почти одно и то же. И это не потому, что у нас были какие-то общие источники для подготовки, оба мы часто говорили проповеди экспромтом. Батюшка нашел этому такое объяснение: «Как же может быть иначе? – говорил он. – Ведь мы у одного престола служим!»
…Умения жертвовать своим покоем, уютом семейным, умения преодолевать усталость после службы ради ближнего, чтобы отправиться в больницу, на кладбище или домой к больному человеку, – вот чего ожидает Господь от священнослужителя. Сполна обладал этим качеством отец Феодор. Конечно, он был воспитан в семье священника и воспринял это в преемственности, но при этом сам батюшка часто вспоминал уроки и отца Валентина Радугина, у которого начинал служение в священном сане. «На требу, – говорил он, – нужно реагировать мгновенно, помня, что это призыв Самого Бога».
Требы для батюшки тоже были собиранием прихода: дома с батюшкой можно и просто поговорить, и пошутить, и посидеть за гостеприимным столом. Благодаря этому для прихожан естественная дистанция, возникавшая при общении со священником в храме, сокращалась и заполнялась теплом души отца Феодора. Как воин по тревоге, откликался батюшка на просьбы людские. И никогда не ждал за это благодарности. Кстати, «благодарность» за требы для меня долго была определенным смущением, пока отец Феодор не помог мне это чувство преодолеть. Будучи алтарником, потом диаконом какое-то время, я оставался помощником батюшки – был его водителем. Часто бывая с ним на требах, я учился не только их совершению, но и умению отца Феодора выходить из неудобного положения, связанного с деньгами. У батюшки никогда не было определенной