– Правда? – До боли хотелось верить.
– Правда, никого. – И я тонул в ее глазах.
– Но все равно, ты оставишь меня. – Я решил, хватит тайн.
– Это еще почему?
– Потому, что я летчик-испытатель. Потому, что рискую каждый день. А ты не можешь любить такого. – Отвернулся к стене. Пара капель влаги на глазах. И услышу звук уходящих шагов.
– Поздно, Костенька, поздно. Я уже люблю тебя.
– Меня, гадкого утенка?
– Какой же ты взрослый мальчишка. Ты не гадкий утенок. Ты мой прекрасный лебедь. Ты расправишь свои лебединые крылья, взлетишь в небо, а я буду ждать тебя на земле. Ждать своего белого лебедя.
Знает долгая ночь
А что такое смерть? Такое ль это зло,
Как всем нам кажется? Быть может, умирая,
В последний горький час, дошедшему до края,
Как в первый час пути – совсем не тяжело?
Пьер де Ронсар
Шаги по асфальту, по мокрой опавшей листве. Улица с редкими прохожими, которые движутся в танце повседневности. Дома, выстроившиеся, словно в почетный караул в ожидании гостя, редкие капли дождя падают ему на голову. Он идет, слегка улыбаясь. Он гость незваный и нежеланный. Где-то вдали клаксон отдает колокольным звоном. Начало дня. У него еще много времени впереди. Можно и отдохнуть. Он тает в безмолвии улицы, обращаясь в осенний лист, висящей на ветке дерева. Он висит, а ветер качает и убаюкивает его. Время для него пустой звук, хотя есть часы, созданные, словно, для него. Это тогда, когда ночь встречается с рассветом, когда кончается одно и начинается другое. Долор игнус анте люцим. Жестокая тоска перед рассветом. Часы, когда люди часто уходит в безмерное безмолвие вечности, встречая свой последний рассвет и провожая свою последнюю ночь. Сын вечности, он пришел, чтобы проводить кого-то в мир без горя и радости, без надежды и отчаяния. Он сам не знал этих чувств. Он знал, что есть такая безмолвная страна, в которую уходят все живущее. Качание на ветвях вечности наскучило ему, и он опять обрел тело. Впереди шли девушки и мило болтали о своем, девичьем.
– Знаешь, Питер все же пригласил меня в кино. – Радостный блеск в глазах. Игривая улыбка.
– Питер, наш Питер? Красавчик? – Удивление и смех.
– Да. Представляешь, как будут завидовать все девчонки.
– Да, конечно.
Хорошо, хорошо, что вы даже не думаете, что когда-нибудь он придет к вам, чтобы открыть врата. Он вышел на шумную улицу. Люди бежали, торопились, смеялись, горевали. Здесь царила суета сует и затеи ветреные. Мне жаль вас, люди. Я буду скорбеть о вашем уходе. Он шел, пытаясь вглядываться в лица прохожих. Потом подумал, неужели мне никогда не познать их радости и горе.
– Мать Вечность, жалела ли ты кого-нибудь? Пожалей своего сына, дай мне краткий миг понять этих людей. – Мысленно он обратился к той, что создала его.
– Я подарю тебе печали, сын мой, прими этот дар. – Печальный голос в ответ.
Впереди шла стройная шатенка. Она бросилась