Сегодня пришло двенадцать новых часов, и двое я сегодня же и продала. Еще какая-то бабка купила, наконец, эту долбаную картину с подсолнухами. Наконец. Она явно пришибленная. Первый раз приперлась ко мне два месяца назад. Говорит: «Сколько стоит»? Я говорю, что шестьдесят франков. Она отвечает, мол, дорого, если б пятьдесят пять, то еще можно. Я скинула до пятидесяти семи, она сказала, что подумает. Приходит через месяц, спрашивает: «Еще пятьдесят семь»? Говорю, что да, а она мнется и башкой машет. «Нет, дорого» говорит и уходит. Я говорю: «Ладно, вам за пятьдесят пять отдам». А она говорит, что все равно дорого. Ну, сука, думаю, иди, ищи дешевле. Думала, наверное, что я буду каждый месяц скидывать ей по два, по три франка. Сегодня приходит и говорит: «Ну что дочка, пятьдесят пять еще»? Говорю: «С какой стати? Минимум за пятьдесят семь, из уважения к вашему возрасту». Она давай хныкать, что прошлый раз за пятьдесят пять было. А я ей говорю, что закупочные цены выросли, мне тоже нужно на что-то жить и так далее. А по ней прямо видно, что старуха мерзкая и сварливая, видимо, такими методами и привыкла брать. Минут пятнадцать ныла и торговалась, но я с пятидесяти семи не сдвинулась. Любой бы другой старушке и десять франков бы скинула, но не этой. И забрала. Отсчитала пятьдесят семь и забрала. Может мне и должно быть стыдно, но мне не стыдно. В общем, на работе пока порядок, и я, в принципе, довольна. Меньше четырех тысяч франков я не зарабатываю. Нормально? Я считаю, что да. Нормально. Я помню, как мы с тобой боялись прогореть, ты все меня отговаривал, а я настаивала, хотела некой самостоятельности. На самом деле – мне было просто интересно – получится у меня или нет. Пока получается. Тысячи четыре в месяц чистыми – это неплохо. Но если верить Лине, то и две – это отлично. Вот и думай.
Катрина отошла от окна и приоткрыла крышку кастрюли, вода в которой уже закипала.
– Сколько там ему кипеть надо? Минут пятнадцать? Пятнадцать, – прочла она на упаковке. – Вина охота.
Девушка принесла из спальни откупоренную бутылку красного вина и налила себе половину бокала. Сделала небольшой глоток и поморщилась.
– Гадость. Вкусная гадость.
Катрина вновь подошла к окну, но вдруг дернулась всем телом и вскрикнула, быстро поставила бокал на стол и, побежав в прихожую, затараторила:
– Я же совсем забыла. Ты не поверишь, что я нашла сегодня. Разбирала старые бумаги на работе. И в какой-то папке… – она вернулась в кухню, роясь в своей сумочке, – да… и в какой-то папке, наверное, за позапрошлый год… нет, наверное, все-таки за одиннадцатый. Да куда же я ее засунула, мать твою… скорее за одиннадцатый, потому что на озере мы были в одиннадцатом, – Катрина продолжала судорожно, но тщетно рыться в сумочке, выбрасывая на стол, все, что попадалось ей в руки. – Да что за издевательство, а?! – вскрикнула она, и тут же хлопнув себя ладонью по лбу, отбросила сумочку в сторону и вновь бросилась в прихожую. – Вот дура,
