На этот раз в число пострадавших попали и мои близкие, юный, также зарегистрировавшийся офицер и… двенадцатилетний мальчик[21].
– Бери и этого щенка, все одно вырастет – против народа пойдет, – сказал арестовавший офицера, едва стоявший на ногах, пьяный матрос другому потрезвее.
Все мои протесты, угрозы, что я обращусь непосредственно к Зиновьеву и даже Ленину, которые не оставят безнаказанным ареста ребенка, не привели ни к чему, а когда я, схватив мальчика за плечо, не хотела его отпустить, мне вывихнули руку, пригрозив, что если еще буду сопротивляться: «Прикончим вас всех на месте».
Опуская подробности дальнейшего и мученической смерти арестованных, я расскажу лишь о моих попытках освободить их[22]. Разрешения на въезд в Кронштадт, куда, как мне удалось узнать, отвезли их с Гороховой, выдавались в это время районным советом очень неохотно, поиски по тюрьмам осложнялись отношением уже деморализованных часовых, набиравшихся в большинстве из «преданных революции».
Впрочем, среди последних тогда еще встречались и не утратившие человеческих чувств.
Помню, как на кронштадтской пристани осматривавший пропуск часовой, узнав зачем я приехала, тихо сказал:
– Много нынче таких приезжает сюда…
И, как бы извиняясь за свои обязанности, добавил:
– Я ведь сам тоже из прежних, на фронте был, отличия имею, да вот теперь тут поставили.
На пустынных улицах Кронштадта было жутко. Устрашенные матросскими зверствами, обыватели предпочитали не показываться, и лишь кое-где встречались группы пьяных матросов.
На обращенный мною к встретившейся женщине вопрос, как найти военную тюрьму, она, пояснив, добавила:
– Только лучше к морю идите: в тюрьмах никого не осталось, всех вчера перебили.
И шепотом стала рассказывать, как родные убитых и утопленных, пренебрегая опасностью быть арестованными, разыскивают близких; о том, как накануне какая-то старушка, узнав в одном из подплывших к берегу изуродованных трупов своего сына, бросилась в воду, вцепилась в него, да так ко дну вместе с ним и пошла.
Вероятно, в связи с целью моего приезда от этого рассказа, от этих странно-пустынных улиц, от непривычно-наглых лиц встречавшихся матросов, группа которых, остановившись, бросила мне вслед несколько циничных фраз, настроение мое стало еще тягостнее.
Мне чудилось, что самая атмосфера этого дорогого мне по воспоминаниям города, где я бывала невестой, эти немые стены, видения гонимых на пытки мучеников, среди которых могли быть и те, которых я искала, пропитаны пережитыми ими ужасами.
Однако все мои старания освободить арестованных оказались напрасными и запоздалыми, ибо в то время, когда я еще продолжала хлопотать об этом, властью были опубликованы списки расстрелянных, в которых значились и их имена…
«Справедливый»