Оставшиеся два с половиной часа ожидания я тщетно старалась провести с толком. Сосредоточиться на чем-либо не получалось категорически. То садясь в кресло, то укладываясь на софу, я тут же хваталась за платье – помнется! – и вскакивала. Стоять у окна, глядя в темнеющий колодец двора, – грустно и глупо. И я стала нарезать бумагу полосочками, чтобы после заклеить ею щели в окнах. Потом достала батончик ваты. И начала запихивать ее тонким, гибким ножом между рам. Постепенно втянулась и стала получать от своего труда удовольствие. Вот так он невзначай, метафизически помог мне утеплить жилье. Мы сделали это практически вместе. И ничего, что он в это время сидел нога на ногу в моей голове. Все равно я была ему благодарна.
Последние двадцать минут ожидания я стояла у своей двери, заложив руки за спину. На большее меня уже не хватило: так велико было напряжение. Зато, когда раздался звонок, я сразу, не зажигая в коридоре свет, открыла ему дверь.
Он быстро, как-то по диагонали, вошел – в расстегнутом плаще и надвинутой на глаза кепке. Как революционер на сходку.
– Ты одна?
Вместо ответа я сделала выразительную пантомиму из одного телодвижения – о чём, мол, речь?
– Красивая… – оценил он меня несколько будничным тоном, вешая плащ на гвоздик, вбитый в дверь.
– Сейчас! – умчалась я за чайником.
Когда я принесла чай, он сидел в кресле.
– Не надо чая, – нежно сказал он божественным голосом.
– А что надо? – пококетничала я, как девочка-припевочка, и опустилась перед креслом на колени. Движение это, самопроизвольное, естественное, произошло даже раньше нервного импульса, поступившего в мой мозжечок. Обожание, выраженное пластически, устремляется снизу вверх, а не наоборот. Не может оно запрыгнуть к нему на колени и жеманно обвить шею руками. Более органично – пасть ниц. И оттуда, запрокинув лицо, любоваться дорогими чертами. Нисколько не чувствуя уничижения. Не отвлекаясь на колготки, которые могут дать «стрелку». А ведь они стоят целых три рубля! Но ни меркантильные, ни пошлые, двусмысленные соображения не искажали моих светлых эмоций.
– А что надо, мой хороший? – повторила я как можно ласковее.
Он улыбнулся в ответ не менее ласково, немного таинственно. И молча стал расстегивать ширинку.
Хотелось заплакать обиженно. Закричать возмущенно. Выйти из комнаты гордо. Или впасть в крайность, объявив ему с негодованием, что между нами все кончено. Но вместо этого я, тупо улыбаясь, следила за медленными движениями его рук, ничем не выказав протеста. Думаю, так чувствует себя кролик перед удавом. С той лишь разницей, что не умеет стоять на коленях и улыбаться.
Я стерла помаду, опасаясь испачкать ему одежду. Опустила голову, чтобы волосы упали по обеим сторонам лица и скрыли мою неопытность и неловкость, которая была видна, по-моему, даже