– Девчата, да вы че…?! – воскликнул он удивленно. Потом шлепнулся задом на стул, упал головой рядом с тарелкой и… заплакал. Горько, навзрыд.
О чем плакал несчастный Сашка? О том, что невзначай стал алкоголиком, которому мало кто верит? О том, что нет у него любимой работы, чтобы стать полноценным членом общества? О том, что не дал Бог братьев и сестер? О том, что Рая – не женщина его мечты, ради которой он бы, возможно, встряхнул и перелопатил свою жизнь? Не знаю. Во всяком случае, не о моих пропавших брюках плакал сосед-алкоголик. Если бы он умел писать стихи, написал бы, наверное, так:
Продирая похмельные прорези глаз,
Прорываясь сквозь эти ущелья не раз,
Зависая над пропастью небытия,
Потирает небритость судьбина моя.
До ближайшего винного я дотопчу,
Хоть от печени криком протеста кричу!
Перекошенным ртом дотянусь до горла —
Вот уже хорошо! И была-не была…
Растеряю последнюю мелочь в грязи
И проедусь «по-матери» в этой связи,
И стирая брезгливость прохожих с лица,
Опрокину свой мир в чёткий след колеса…
Жалко было не шоколадных брюк. Жалко было Сашку.
Хорошо, что в коридоре зазвонил телефон.
– Это меня, – соврала я, надеясь, что ложь эта – во спасение плачущего соседа. Ему, бедолаге, неловко. Ведь сразу две женщины стали свидетелями его пьяных, но все-таки мужских слез. Я бросилась к телефону:
– Алло!
Оказалось, что действительно – меня.
– Здравствуй! – этот голос невозможно было не узнать… – Ты сегодня дома? – обратился он ко мне по фамилии. Чаще всего он называл меня именно так.
– А… ну…
– Не уходи никуда. Я скоро приеду.
– Правда?
– Да!
«Скоро» длилось часа три – как минимум. Первые полчаса – сплошной стресс. Лишнее – с глаз долой! Если учесть, что все мое имущество помещалось в два чемодана, то задачу эту можно было отнести к одной из самых легких.
Сложнее было сделать трясущимися руками тщательный макияж, к которому я предъявляла жесткие требования. По ряду причин. Во-первых, я категорически не принимала свое лицо без косметики. Близорукие глаза казались мне подслеповатыми, а бледный, несколько анемичный покров кожи придавал болезненный вид. Во-вторых, в театральном институте у меня была пятерка по гриму, и я умела самосовершенствоваться, используя свой перфекционизм и направляя его в правильное русло.
И, в-третьих, я понимала, каких красивых актрис он видит рядом с собой на сцене и перед камерой. Они безукоризненны и волшебны. Я просто обязана соответствовать. Даже с отечественной тушью, похожей на сапожный крем, в пластилиновый кусочек которой надо было сначала плюнуть, затем растереть корявой, короткой, пластмассовой щеточкой, а там уж творить этой ваксой чудеса.
Некоторые так привыкли плеваться перед получением