– Понятно. Теперь, расскажите, что произошло вчера.
– Ну-у… Зашел я, значит, пива выпить. Сижу, пью, вдруг вижу: по улице знакомая девчонка идет. Я вышел с ней поговорить, но не догнал. Покрутился-покрутился, и вернулся в пивняк. А место моё уже занято! Ну, я взял ещё две кружки и подсел за столик к тем двоим… татарин, значит, и этот… тощий. Они чего-то все знаками между собой, я не понял. Глухонемые, похоже. А я сижу, пивко сосу и думаю: вечером на танцы бы сходить в клуб к морякам, а рожа небритая. Дай, думаю, побреюсь, благо и бритва с собой. Ну, натурально, пошел в туалет. А через минуту эти двое за мной! Татарин сходу р-раз – и ко мне в карман, за деньгами, значит, я его отталкивать, а он мне руку сломал, гад! А щуплый нож достал – и тоже на меня! Я увернулся, татарина на него толкнул, тот его об стенку и шмякнул. А рука-то болит! Татарин обратно на меня буром прет, я руку вперед выставил, с перепугу даже забыл, что в ней бритва. А он прыгнул, мордой на бритву напоролся – сам! И ка-ак даст мне в пузо! Вот, очнулся в больничке… Нянечка сказала, денег в вещах не нашли. А было у меня без куска косарь… Успел, значит, хапнуть, сука!
Мишка врал вдохновенно и старательно, прекрасно зная, что опровергнуть его враньё невозможно. Пусть даже бугай-татарин, или кто он там, расскажет все, как было – свидетелей-то нет! Сашок-то умер, получается его, Мишкино, слово против слова татарина!
– Значит, ни того, ни другого вы не знали?
– Да, говорю же вам: нет! Я на свободу вышел с чистой совестью, перековался, значит, на работу устроился… Зачем мне такие знакомцы?
Задав ещё несколько вопросов, Донцов понял, что Мордачёв будет твердо стоять на своем. Его откровения показались Дарию Аркадьевичу немного странными, в смысле, он догадался, что все было совсем иначе, но виду не подал и промолчал. Пока промолчал.
– Спасибо, Михаил! Вы нам очень помогли. До свиданья, поправляйтесь!
«Бриться он пошел в туалет, где зеркала нету! К танцам готовился, как же! Кстати, надо узнать, были вчера в клубе моряков танцы или нет…» – размышлял следователь, направляясь в тюрьму, допрашивать убивца.
Разместившись за столом в камере для допросов, Донцов приказал привести задержанного. В ожидании ещё раз перебрал отобранные у того вещи. Их было немного: четыре тысячи девятьсот семьдесят три рубля и мелочь, без бумажника, маленький складной ножичек с десятком лезвий, две гайки, связка ключей и золотые швейцарские часы «Лонжин» на потертом ремешке. Документов не было. Странно! Кто ж сейчас без документов по городу ходит?
Конвоир завел в камеру здоровенного смуглого парня.
– Садитесь, – приглашающе показал на табурет следователь.
Тот сел.
– Фамилия, имя, отчество?
Тут допрашиваемый скорчил рожу и затряс головой, показывая, что не понимает.
«Ах, да! Он же, вроде, глухонемой… Придется записки писать!» – сообразил Дарий Аркадьевич с некоторой