– Да хоть на пол положите, – умоляет гвардеец, надеясь хоть как-то повлиять на врача.
– Ну я не могу. Вы понимаете, что… – голос теряется в сотне других, и его уже не разобрать, мы, наконец, выбираемся из толпы.
Подобных споров, как тот, что я услышал только что, ведется очень много, мест на всех не хватает, и возле медицинских частей творится настоящий хаос. Некоторые гвардейцы даже делают попытки незаконно затащить раненных и кладут их на пол или на свободные полки. Врачи орут на них, но ничего сделать не могут и поспешно связываются со штабом, требуя повлиять на самовольную толпу. Через некоторое время прибывают другие части гвардии и отгоняют своих же товарищей, повинуясь только что данному приказу. Звучат несколько выстрелов, завязывается небольшая, вялая драка, никто особо не хочет делать первых шагов и наносить сильные удары своим же, все делается только для отчетности. Через некоторое время все замолкает, и споры остаются только в разговорах отдельных групп. То, что могло вызвать настоящее кровопролитие внутри гвардии, постепенно затихает, словно остановившиеся волны во время морского шторма.
– Привет, парни, – обращается к нам один из раненых, полностью перевязанный серыми бинтами и лежащий на очень грязных носилках поблизости от одного из фургонов. Мы даже не сразу и понимаем, кто к нам обращается и переглядываемся. – Здесь тише-то будет, да?
Здесь нет ни очередей, ни криков, разве что стоны искалеченных. Раненые смиренно лежат в ожидании своей очереди на погрузку. Не спеша два врачебных помощника заносят по человеку внутрь и осторожно укладывают его на отведенное место.
– Влад? – несмело обращается Артур к живому обрубку. Лоскуты грязного, не раз перестиранного бинта скрывают оторванные по локоть левую руку, почти полностью правую ногу и левую ногу по колено, также перевязаны голова и правая часть лица.
– Ну а кто же еще? – натягивает на себя подобие усмешки обрубок. Раньше он служил в сто тридцатой группе, и мы довольно часто пересекались с ним в окопах, да и в походе он редко ускользал из виду. Он почти не выделялся из общей толпы черных форм, не обладал никакими отличительными чертами, сливаясь с общим фоном.
– И куда тебя теперь? – задал вопрос Артур. Он один из нас мог сейчас разговаривать, мы же не сказали и слова, продолжая в оцепенении поглядывать на Влада. Ладно смерть, ладно рана, которая впоследствии заживет, ладно оторванная рука или одна нога, но столько изуродованных частей тела у одного человека – это уже страшно. Какая же жизнь его теперь ждет? Жалеет ли он, что не умер, или он рад и этой участи? Но здесь все такие. Безнадежными, стонущими обрубками, потерявшими большую часть конечностей, заполнено все пространство возле фургона.
– Не знаю, – он снова пробует улыбнуться, стараясь придать своей фигуре воодушевление, только у него это никак не получается,