– И мы не люди, мы орудия. Но в отличие от них мы орудия для благой цели. Они защищают непонятно что, держат свой народ в тирании, прячутся за домами и спинами. Были бы они людьми, давно поняли все, бросили оружие и сдались. Тогда, возможно, мы бы смогли простить их и принять в нормальное общество или убить милостиво. А до той поры они лишь твари, и людьми их называть – это оказывать слишком большую честь им.
– Генрих, ты хоть себя слышишь? Ты просто брызжешь ненавистью, не пытаясь понять и услышать еще чью-то точку зрения…
– Винсент, если ты не заткнешься, я тебя ударю, – Генрих вскочил на ноги. – За такие слова тебя расстрелять можно.
– Кто дал тебе такое право, указывать, что мне делать? – тяжело дыша и даже задыхаясь, выразительно проговаривая каждое слово, выпаливает Винсент.
Он заикается, бегает глазами и яростно, с откровенной враждой смотрит на Генриха снизу вверх. Мы никогда его раньше таким не видели. Винсент всегда был немного замкнутым, скованным и молчаливым, подобное поведение никак не вяжется с его характером.
– Ах, же ты, сука мерзкая! – большой кулак Генриха прилетает прямо ему в лицо, сваливая Винсента в грязь. – Я тебя предупреждал!
– И что теперь? – у него изо рта капает густая кровь. – Показал свою силу, да? – он поднимается на ноги. – Понравилось? Может, еще ударишь? Вот мое лицо! Вот он я! – при каждом слове кровь вперемешку со слюной вылетает изо рта.
– Винсент, успокойся! – приходя в себя после столь необычного и стремительного поворота событий, закричал Артур. – Хватит!
– Что хватит? Мне или ему хватит? – голос Винсента превратился в громкий крик, глаза вспыхнули от ярости. – Да вы посмотрите на него. Ему же все равно, он хочет только крови. Хочешь убийств? – продолжает орать он прямо в лицо Генриха. – Так давай, можешь убить меня, как убил Эрнеста. Тебе же так понравилось это делать.
– Заткнись! – Генрих повалил друга с ног и придавил его к земле.
– Давай! Давай! Тебе же так хочется почувствовать кровь на руках.
Тяжелые удары больших кулаков посыпались на лицо товарища, превращая его в кровавое месиво. Мы пытаемся оттянуть Генриха в сторону, но он продолжает бить, а Винсент продолжает орать:
– Нет, парни, он хочет крови! – громкое, истерическое эхо смеха вырывается из подобия рта, выдавливая кровавые пузыри. – Пусть же получит ее. Ну, же, сильнее! Не скупись! Тебе же так нравится это делать, – снова смех, от которого мурашки бегут по коже.
– Генрих, перестань! – сквозь раскаты истерического смеха кричит Дин, замыкая шею товарища в замок, и с нашей помощью оттаскивает его в сторону. – Ты же его убьешь!
– Пускай убивает! Не их, так меня, – все так же смеется он. – Хочет, пусть убивает, пусть занимается своим любимым занятием. Ты и в гвардию пришел, для того чтоб убивать? Да? В детстве кошек с собаками мучал, а сюда пришел, чтоб человеческую кровь почувствовать? Я угадал? – слова очень