десятки раз репетировал перед огромным зеркалом в своей комнате, примеряя на себя различные роли: то он пытался изображать юного, но искушенного уже обольстителя, то скромного и целомудренного юношу, мучимого жестокой невестой, он продумывал свои будущие диалоги с загадочной златокудрой девушкой, пытаясь решить, какой образ вызовет у неё более сильные желания, и на какой струне её души лучше сыграть – на стремлении защитить несчастного или на страсти к вожделенному и порочному? Все надуманные образы выглядели, как водится, гротескными, штампованными, ибо от первой до последней фразы они заимствованы были из книг и мыльных сериалов – не хватало Кузьме чистых источников информации, не перекрытых тотальным контролем и не отравленных стереотипами круга, в котором он вращался, – юноша мог наблюдать за теми, кто окружал его, за матерью, властной, жесткой и временами беспринципной, за Селией, скрытной, холодной, строгой, за охранницами, которые всегда молчали… Словно весточки издалека долетали до юноши сведения о жизни за пределами замка и парка с фонтанами, статуями, чайными беседками, полем для гольфа, конной фермой и знаменитой мраморной лестницей к океану. Все познания о кипучей, гремучей, временами обжигающей среде, что существовала за высоким забором, окружающим парк, Кузьма получал из чужих рук, из рук, которые перебирали для него сведения, точно ягоды в компот, отсеивая «лишнее» – жизнь тщательно фильтровалась перед тем, как быть ему поданной… И потому он ничего ещё не знал. Совсем ничего. Ни о жизни, ни о себе самом…
Кузьме было всего пятнадцать, он обладал исключительным воображением, и ему представлялось, будто судьба предоставила ему в лице незнакомки, дерзнувшей продемонстрировать свою симпатию, возможность пожить так, как жили герои прочитанных им романов, – познать риск, азарт, преступление и первую настоящую, страстную, роковую любовь…
6
Возобновила Тати свою охоту примерно месяц спустя, на прогулке – Кузьма со своей неизменной стражей неспешно прохаживался по Парящему бульвару. Следом, едва поспевая за чинным прогулочным шагом хозяина, семеня, бежала противная тонконогая собачонка какой-то бешено дорогой эксклюзивной породы. На шее у неё назойливо позванивал золотой колокольчик.
«Это не домашний питомец, а показатель статуса», – вспомнила Тати изречение кого-то из своих светских друзей, относившееся, конечно, к другим людям и к другой подобной собачонке, но очевидно применимое и в данном случае. Сама она терпеть не могла этих крысообразных лысых уродливых существ, но если людям нравится и они могут себе позволить – почему нет? Тати не имела привычки осуждать чужую блажь.
Аристократы свернули с главной аллеи и шли теперь по живописной боковой дорожке, Селия – чуть поодаль – она разговаривала по мобильному телефону. Тати находилась на довольно приличном расстоянии, ищущий взгляд её торопливо вбирал волны, бегущие от ветерка по лёгкой пепельно-розовой накидке Кузьмы. Гуляющие, уходя дальше
