По лицу Дарины проскользнуло сильное изумление, словно ей предложили взлететь, махая руками; справившись с собой, она внимательно посмотрела на Тати и извиняющимся тоном произнесла:
– Это нет. Совсем невозможно! Их общество не все могут претендовать, мы здесь все понимать, наш менталитет, нам кажется такой простой вещь, госпожа Тати, но я не знаю, как объяснить человекам из ваша страна, это примерно как они боги, а мы смертные, понимаешь?..
Майора Казарову не слишком устроило объяснение Дарины, хотя, разумеется, она знала, что в высшем обществе действительно существуют различные ступени, и подняться можно только до некоторого предела, строго определённого родовитостью и достатком, но впервые она столкнулась с этим так резко и обидно – осознание того, что прекрасный юноша в кремовой накидке обречён навсегда остаться для неё лишь неосязаемой грёзой, акварельно расплывчатой в неверном зеркале памяти, оказалось горше неожиданной пощёчины. Тати не могла вынести тяжести этого незаслуженного, непонятно по какому праву вынесенного приговора.
Внутри у неё что-то дрогнуло в этот момент, и если прежде решающее значение для неё имело мнение людей, от которых может зависеть её будущность, то теперь этот отлаженный механизм мелкого тщеславия cломался, внезапно выпустив на волю истинную гордость личности, сознающей свою самостоятельную ценность, изначальную, отдельную от всего привнесённого обществом, и вместе с тем сознающей ценность других, каждого в отдельности, и потому сознающей равенство себя с ними. Но сейчас это мудрое, в общем-то, измышление о ценности личности как таковой сыграло с Тати злую шутку, ибо оказалось неуместным среди закостенелых ценностей света, давно отвыкшего мыслить категориями гуманизма, и взвешивающего всё на универсальных весах благосостояния.
Дарина тем временем ненавязчиво увлекала делегацию в другую часть залы, и Тати, покоряясь воле обстоятельств, внешне оставалась совершенно спокойной, она продолжала шутить и смеяться, но внутри у неё неудержимо разгорался самый настоящий пожар, его можно было бы притушить, наверное, если бы Дарина своим преувеличенным почтением так резко не провела границу между ними и Кузьмой шай Асурджанбэй, но это случилось, и давнее подспудное желание Тати царить или хотя бы дотянуться до чего-то, достойного царей, воплотилось вдруг в новой страсти. «Я докажу всем, что никакие они не боги; а если даже и боги, то что мешает мне занять своё законное место среди них?»
Дарина с гордостью представляла майора Казарову своим светским знакомым, а те, напоказ или подлинно польщённые, в свою очередь предлагали ей тонкие запястья своих застенчивых высокородных сыновей с замотанными лицами для томных струящихся танцев. Тати же с неугасающей внимательной улыбкой расточала этим юношам афористичные комплименты, вела их танцевать, услужливо приносила им минеральную воду, шампанское, фрукты, и, умело пользуясь своими перемещениями по бальной зале, искала