Анжелика и король. Анн Голон

протянула она ему целебный настой, как только Филипп немного пришел в себя.

      Рана выглядела неопасной. Длинный порез начинался у правого плеча и шел до левой стороны груди, однако был задет лишь поверхностный слой мышц. Анжелика промыла порез, приложила майльскую горчицу и порошок из толченых раковых панцирей.

      Филипп, не поморщившись, вытерпел ее заботы, даже когда она смазала открытую рану горчицей. Казалось, он пребывает в глубокой задумчивости.

      – Я пытаюсь понять, как удастся уладить вопрос этикета, – наконец произнес он.

      – Какого этикета?

      – Относительно ареста. Обычно арест дуэлянтов производит капитан королевских гвардейцев. Но нынешний капитан гвардейцев не кто иной, как маркиз де Лозен. А посему он не может арестовать самого себя, не так ли?

      – Он тем более не может этого сделать, будучи мертвым, – нервно усмехнувшись, заметила Анжелика.

      – Он? Да на нем даже царапины нет!

      Молодая женщина замерла с перевязочной тканью в руке:

      – Но разве вы не сказали мне только что…

      – Мне хотелось знать, лишитесь ли вы чувств.

      – С чего бы мне, в самом деле, лишаться чувств из-за какого-то Пегилена де Лозена… Я была взволнована, разумеется… Выходит, поражение потерпели вы, Филипп?

      – Пришлось признать себя побежденным, чтобы прекратить эту глупость. И я не собирался прерывать двадцатилетнюю воинскую дружбу с Пегиленом из-за какой-то… маркизы. – Он побледнел, его взгляд потускнел, Филипп был близок к обмороку. – Кажется, король вас называет: «моя драгоценная».

      Глаза Анжелики снова наполнились слезами. Она приложила руку ко лбу. Как же он сейчас слаб, он, столь твердый духом!

      – О Филипп, – пробормотала она, – все зря! А ведь вы давеча спасли мне жизнь! Ах, почему же все случилось так, а не иначе? Как бы мне хотелось… любить вас.

      Властно подняв руку, он заставил ее умолкнуть.

      – Думаю, они идут, – произнес маркиз.

      На мраморной лестнице послышался звон шпор и оружия. Потом дверь медленно отворилась и в щель просунулось испуганное лицо графа де Кавуа.