муниципальных учреждений, по которым каждый день бродят целые толпы людей, решающихся какие-то кажущиеся им важными проблемы. Мужчина усмехнулся, подумав о том, что однажды в это помещение зайдет какой-нибудь его потомок и, с удивлением взглянув на это унылое свидетельство одиночества, лишь пожмет плечами и покроет доски еще одним слоем лака или просто заменит их новыми. Почувствует ли он, что здесь когда-то сидел его предок, погруженный в собственные мысли, и пытался разобраться в себе? Безуспешно пытался, добавил Конрад про себя. Увлекшись фантазиями на тему будущего, он вдруг рассмеялся, поймав себя на том, что с удовольствием бы познакомился с этим неведомым человеком, который, возможно, окажется старше его самого. Как же, черт подери, некстати ушел Анджей! Возможно, его развеселили бы такие речи. Вспомнив о чем-то, мужчина заглянул в ящик стола и, порывшись в нем, наконец, нашел то, что искал. С сомнением взглянув на кусочек мела, который лежал на его ладони, он некоторое время сидел неподвижно, но потом поднялся и подошел к единственной пустой стене, на которой не было ни фотографий, ни других предметов, способных помешать его замыслу. Сначала нерешительно, но затем все более уверенно, он начал рисовать. Когда он отступил на шаг, перед ним красовался Анджей в полный рост. Конечно, он не мог претендовать на какую-либо художественную ценность, однако определенное портретное сходство присутствовало – Конраду еще в детстве говорили о том, что у него был талант живописца. Правда, он так и не развил его, растратив свои задатки на всякую мелочь. Стараясь соответствовать своему статусу, если и не относившему его к высшему обществу, то явно исключавшего из числа рядовых граждан, он получил разностороннее образование. Когда-то он совершенно искренне гордился своей способностью поддержать беседу на любую тему. В действительности же его знания были настолько поверхностными, что он так и не смог определиться с тем, в какой сфере был специалистом. В конечном итоге, Конрад пришел к выводу, что такой сферы в принципе не существовало – единственная профессия, требования которой содержание его головы могло удовлетворять, была журналистика, да и то далекая от серьезной аналитики. Однако он никогда не рассматривал возможность работы в средствах массовой информации, так как это, по его мнению, было пустой тратой времени и заигрыванием с публикой. Нет-нет, популистом он не был. Как, в принципе, не относил себя ни к либералам, ни к консерваторам, ни к лейбористам. Сначала его самого полностью устраивала такая позиция, которую он считал проявлением свободомыслия и незашоренности мышления. Однако со временем, взрослея, Конрад осознал, что просто так и не смог определиться со своими жизненными принципами, оставшись на уровне вечно сомневающегося и критикующего все подряд обывателя. Это понимание пришло к нему слишком поздно, когда уже поздно было метаться в поисках дна, от которого можно было бы оттолкнуться. К счастью, у него хватила духа признаться себе в собственной ограниченности и прекратить попытки казаться чем-то
