– А, Андрей Степаныч, давненько тебя не видать, – сказал важным покровительственным голосом боярин, едва кивнув головой на поклон Липина. – Садись, братец, – добавил он, указывая на лавку против себя.
Липин нерешительно подошел к лавке и сел на нее.
– Все дела по хозяйству, – отвечал он, – ведь я сам, боярин, с холопами заодно работаю.
– Как быть-то, Андрей Степаныч, не всем старцам в игумнах быть, надо кому-нибудь и строителем пожить, – ласково сказал боярин. – Ну что, как поживаете, что старуха твоя? Что моя крестница?
– Покорно благодарю за память, боярин, старуха моя и твоя крестница, Маша, прислали низкий поклон тебе, боярин.
– Свадьба скоро у вас?
– Хотели было поскорее, да в мае-то свадьбу играть не доводится, так отложили: после Петрова дня, видно, будет.
– Что, Маша-то, чай, приданое готовит?
– Собираются кой-как со старухой.
– А ведь жених-то молодец у крестницы-то.
– Нечего Бога гневить, недурен, одно не хорошо: тяжба, говорят, у него. Как бы чего не было! Спрашивал я у него: ничего, говорит, не будет; именье, говорит, мое, а не Сомова.
– Ничего, Андрей Степаныч, барыней заживет Маша.
– А я к твоей милости, боярин, за делом, – засуетился Липин, вставая.
– Дело делом, а прежде, по русскому обычаю, выпей и закуси. – И боярин наполнил кубок медом.
Липин нерешительно подошел к столу, взял кубок, перекрестился на иконы и сказал:
– Сто лет жить и здравствовать тебе, боярин, и твоему семейству. – Выпив кубок, Липин вновь поклонился.
– Ну, теперь потолкуем о деле, – сказал боярин, садясь вновь на лавку.
– Да вот что, боярин, как говорится, стыдно сказать, да грех утаить, я не то что в обиду твоей милости что сказать, а милости твоей пришел просить. Ишь, какое дельце-то вышло: пастухи твои не знай проспали, не знай проиграли да и потравили у меня два загона овса. Как есть в лоск положили, – грустно заключил Липин.
– Да ведь хлеб-от плох, чай, был?
– Оно, конечно, плох, да все же твоей милости доложить надо.
– Разумеется, – важно сказал боярин. Потом, взяв палочку, ударил ею по серебряной дощечке.
– Позвать дворецкого, – сказал боярин вошедшему слуге.
Через три минуты является дворецкий.
– Пастуха Еремку и подпасков завтра же поутру наказать, а Андрею Степановичу отпустить пятьдесят мер овса из семенного и завтра же отправить к нему на хутор.
– Спасибо, боярин, – чуть не крикнул Липин, вскакивая с лавки. – Дай Бог тебе добра и всякого благополучия. Прости, что обеспокоил твою милость.
– Всякому своего жаль, – отвечал боярин, – я не даю потачки