Зато люди покрупнее, руководители районных газет, например, сидели, как говорится, поджав хвост. Они-то знали, что в их изданиях ошибки шли широко и густо, а работники сектора печати крайкома эти нелепости вылавливали и самые нелепистые приносили на кикилин суд. «Что же они там на этот раз натаскали?» – читалось на лицах редакторов, пока Кикило неторопливо умещал свой объемный зад в просторное председательское кресло.
Редакторская тревога была не напрасной. Ну, на всякие там двусмысленные благоглупости, типа заголовков газетных статей «В руках – твердость» или «Место коммуниста – в лесу!», или крупное фото на первой полосе мордатого дяденьки с лентой через плечо, на которой красовалась надпись «Лучший осеменатор Кущевского района», Кикило иод робкие смешки неупомянутых презрительно плевался уже в конце совещания.
Но в самом начале он впер неподвижный взгляд в редактора армавирской газеты и после тяжелой паузы спросил:
– Как вы относитесь к первой русской революции?
Посеревший редактор заметался взглядом по соседям и счел за благо пробормотать невразумительное.
– Я не слышу ответа! – настаивал Кикило. – Как лично вы, – он сделал особый упор именно на «вы», – относитесь к первой русской революции?
– Хо-хо-хорошо! – пробормотал редактор. – Очень даже хорошо, Иван Павлович. А как же иначе?
– А вот в возглавляемой вами газете я этого не уловил, – сказал Кикило. – Более того, я увидел вопиющую политическую нелепость, если не сказать больше – идеологическую глупость, которая заставляет думать: читает ли редактор свою газету, а если читает, то какими глазами!
Он развернул газету и показал собравшимся заголовок, набранный крупным шрифтом: «Черносотенный погром», а чуть ниже, в скобках и мелко, значилось: «К 50-летию первой русской революции». Уже потом мы узнали, что в статье описывалась демонстрация армавирских рабочих в поддержку революционных беспорядков в Петербурге, которую разогнала полиция вместе с местными лавочниками. Сделав стартовую выволочку и доведя армавирского редактора до прединсультного состояния, Кикило при гробовой тишине перешел к общей оценке положения в краевой прессе, которая, как всегда, по мнению краевого комитета партии, то есть его – Кикилы, была «в большом долгу перед трудящимися». Мы, как я понимаю, по мнению Кикилы, к трудящимся не относились.
Я упоминаю Ивана Павловича Кикило не потому,