– И был таков… – покачал с огорчением головой, сел за стол, будто больной, машинально возя по скатерти чайной ложечкой. – Удрал, шельмец!
Пел самовар, да было слышно, как голос Татьяны звенел за воротами:
– Степа! Степан! Вернись!
– Ушел? – спросил отец, когда она вернулась в дом. Молча кивнула, вздохнув с досады.
– Как воришка! – удивлялся Николай Модестович. – Поди, узнай у здешних кержаков, что у них на уме. Говорят одно, делают другое.
– Пора бы тебе уж привыкнуть к их повадкам, – мягко упрекнула отца дочь. – Зачем ты в душу ему вторгаешься? К больному месту прикасаешься.
– Ну, будет, будет! – примирительно сказал отец, и попросил:
– Налей погуще!
Татьяна повернула кран, подставила чашку под журчащую струю, и тихо проговорила:
– Отец у них совсем невыносимым стал, после того, как Соня…
– Этих Молчановых? Соня ему сестра?
– Ну, да!
– Мне отцовские чувства вполне понятны, – вздохнул он.
Глава вторая
На восточном отроге Урал-Тау гордо высится полуторакилометровая Иремель-Гора. Снежная шапка её белеет до середины июля, пита́я талой водой множество известных и безвестных речек. Отсюда, от подножья Большого Камня, истекают маленькими ручейками Урал, Белая, Юрюзань, Ай, Миасс, Уй… Разбежались, словно напуганные овцы, в разные стороны и края: одна стремится на юг, другая – на запад, третья – на север.
Миасс-река, сбегая вниз, ширилась и набирала силу. Бурля и пенясь, столетиями точила она гранит и базальт, подмывала корни исполинских деревьев. Будто булатным клинком отсекла от каменного пояса длинную цепь Ильменского хребта, затем, круто повернув на восток, спокойно понесла свои прозрачные воды в зауральские степи, к Исети, Тоболу, в Иртыш – до самого Студеного моря.
Миасс-река была когда-то говорлива на перекатах, глубока на широких плесах. Много воды унесла ты, река, к океану с тех пор, как на твоих берегах столпились скопища вольных кочевников, и предводитель с седла показал камчой на голубое озеро средь гор, коротко сказав: «Тургояк!» По-русски это означало – здесь стоять будем! И паслись на заливных лугах стада лошадей, овец и верблюдов. По берегу реки теснились войлочные юрты, возле которых звенел детский смех, и вспыхивали женские короткие ссоры, лаяли свирепые псы. Дымки костров разносили пряный запах баранины – варили лапшу – бешбармак, пекли ароматные лепешки, жарили конину, пили терпкий чай, добытый в далекой восточной стране, дурели от пьяного кумыса, заедая его вонючим кру́том – овечьим сыром.
После взятия Казани Иваном IV в октябре 1552 года прекратило существование татарское ханство, простиравшееся от берегов Волги до Зауральских степей. Оно препятствовало русской колонизации на Востоке, теперь же в повиновение Москве были приведены мордва, черемисы, чуваши, вотяки, башкиры. На землях, когда-то подчиненных казанскому хану, были построены русские крепости: новая