– А это мой свадебный подарок, – сказал он Петру, подавая завернутый в газету пакет. – С моим благословением и пожеланием счастья. Смотри, береги ее, если будешь обижать, приеду и убью… шутка. Ты парень воспитанный, ты сделаешь ее счастливой, вы так подходите друг другу, – соврал он.
Не совсем осознавая реалии в налетевшем урагане, Петр Семиуглов лишь кивал головой, ошарашенный известием, что она дала согласие (хотя она сама еще этого не знала).
Будущие шурин и зять крепко обнялись на прощание. Зарина и Роберт отчалили с ночным поездом.
Позже Амалия, читая и вновь перечитывая письмо, а также держа в руках такую кучу денег, все поняла и нельзя сказать что обрадовалась… Одна гора свалилась с ее хрупких плеч, но тут же взгромоздилась другая – забота о Роберте, о его теперь полулегальном положении. Она снова и снова расспрашивала будущего мужа про Роберта. Тот только с четвертого раза вспомнил, что при нем была девушка, как зовут и прочие подробности он не смог вспомнить, как ни пыжился. Амалия даже злилась на него за такую скудную информацию, за его нелюбопытство:
– Почему не расспросил? Мужчины, мужчины…
– Аля, – оправдывался Семиуглов, – дык он как сказал, шо ты как есть согласная вся, я ни ап чем и не мог думать боле, не то что ни ап чем думать, а вавше думать, соображать перестал, обалдел от счастья.
– Ну что мне делать с тобой, таким счастливым, – смягчилась она, – но мои девчонки будут жить с нами, сколько захотят, это мое условие!
– Я согласный на все, любовь моя, звезда моя…
– Если ты хоть раз, не дай Бог, скажешь или даже намекнешь, фашистка или что-то в этом роде…
– Ни-ка-да!
Подопригору нашли спустя месяц. Обнаружив вскрытый и пустой сейф, решили, что это ограбление, поспрашивали соседей, и дело закрыли…
Война давно кончилась. Российские немцы все ожидали ослабления режима и разрешения вернуться на родину, но вместо этого в 1948-м вышел указ о вечном поселении, вечном изгнании. Радужные мечты рассыпались как пыль, но будущее могло быть только лучше, уже потому, что хуже, чем во время войны, было некуда. Делать нечего, нужно приспосабливаться, жить, коли уж выжить смогли. Еще долгих восемь лет немцы находились «под комендатурой», что означало каждый месяц