Никольников был мертв. В молодости он гордился своим сходством с Сергеем Есениным, вот и сейчас его вид воскресил в памяти посмертные снимки поэта. Седой кудрявый чубчик на одутловатом, страдальчески искаженном лице смотрелся глупо и кощунственно. В углу обиженно выпяченных губ выступила капля, похожая на раздавленную смородину. Один глаз был крепко зажмурен, а второй с упреком поглядывал на Туманова из-под приоткрытого века. Руки бессильно свисали, почти касаясь пола, колени были широко расставлены, но в позе Никольникова не ощущалось расслабленности. Задравшаяся футболка обнажила волосатый выпуклый живот с потеками крови. А из груди покойника торчал деревянный черенок кухонного ножа с круглыми блестящими заклепками. Точно таким же пользовался Туманов, когда разделывал дома мясо.
– Юра… Юрка… Да что же это такое…
Рука непроизвольно потянулась к рукоятке ножа, обхватила ее, дернула. Не нужно было этого делать. Плотно засевшее лезвие не вышло из тела, а увлекло его за собой. Едва не задев Туманова, Никольников завалился вперед, а потом и вовсе грохнулся лицом вниз.
Невозможно было представить себе звука страшнее. Подпрыгнув, Туманов попятился, но усилием воли запретил себе сбежать. Нужно было срочно вызвать полицию. Или «скорую помощь»? А вдруг Юрка жив?
Туманов поспешно перевернул грузное тело на спину и снова потянул нож. На этот раз особых усилий не потребовалось. Лезвие, больше не зажатое между ребрами, вышло легко, как из сырой глины, и с очень похожим звуком. Оттуда, где оно торчало, выплеснулся бурунчик крови, тут же растекшейся по полу.
Боясь запачкать туфли, Туманов поспешно отступил. По макушке словно провели невидимой рукой: это волосы медленно вздыбились, подчиняясь все усиливающемуся ужасу. Повернув голову в направлении лестничного проема, Туманов увидел, что в доме он находится не один.
Освещенный примерно до середины груди, подобно танкисту, высунувшемуся из люка, там стоял крупный человек в пиджаке на голое тело. Он смотрел прямо в глаза Туманову. А его правая рука осторожно ползла в карман пиджака.
Глава 4
Описание всего произошедшего пришлось повторить на третьем по счету допросе, состоявшемся в здании следственного изолятора. Разумеется, без всяких душещипательных подробностей и упоминаний сходства Никольникова с Есениным.
Допрос проходил в комнате со столом, привинченным к полу возле лавки, которая тоже не сдвигалась с места и была слишком низкой, чтобы сидящий мог чувствовать себя комфортно. Сидя за столом, Туманов ощущал себя школьником, вызванным в директорский кабинет. Это угнетало, как, впрочем, все, что успело случиться, начиная с того рокового вечера, когда был убит бедняга Никольников.
Что касается следователя, то для него принесли нормальный стул, на котором он смотрелся вполне внушительно и официально.