Митя уселся на свой замечательный хвостик и пригорюнился, глядя в воду. Вода отразила юную морду со следами страданий у глаз и стройное пушистое тело серовато-коричневого оттенка.
И тут появилась она. Она была совершенно восхитительна: миниатюрна, молода, миловидна. Хотя, пожалуй, несколько приземиста. Шла она с большой кошелкой.
– Ой, я вам не помешаю?
– Ну что вы, что вы… – отвечал Митя церемонно.
– А я тут прошлогоднюю бруснику собираю. Люблю очень сладкое. Хотите?
– Спасибо, с удовольствием.
– А вы так романтично грустите. А чего вы на концерт не пошли?
Митю передернуло.
– Потому что поедать живых существ – все равно, что есть самого себя! Потому что мир рушится от живоглотства! Потому что всем пора понять, что у мясоедения нет будущего! Потому что я барсук, понимаете, барсук! Мелес-мелес!
– Ой, как вы здорово говорите. А как вас зовут?
– Дмитрий.
– Дмитрий… Как романтично… А я – Мила. Просто Мила.
Вскоре они поженились.
Вдохновение накатило на Митю через месяц после свадьбы. Однажды утром Мила проснулась от странных звуков и увидела, что муж мечется по комнате. Он тыкался носом в дальний правый угол, разворачивался, бежал в левый ближний, тыкался носом туда и несся обратно. При этом он бормотал нараспев очень странные слова:
– Мелес-мелес, умеешь ли, мелес, услышать свой мелос? Мелос, мелодия мела зимой, когда метит метель тебя, мелес…
– Что ты мелешь? – в ужасе спросила Мила.
Митя резко затормозил посреди комнаты и посмотрел на нее без всякого выражения, как коза в кинокамеру.
– Милый, что с тобой?
– Не мешай! – заорал вдруг барсук. – Ты что, не видишь? Я сочиняю!
– Ты писатель?
– Нет! Я мелический поэт!
Таких слов Мила не знала. Она всхлипнула, схватила кошелку и выбежала из норы. Побродив часа два по лесу, она вернулась с ягодами и увидела, что все было по-прежнему: Митя бегал из угла в угол и бормотал.
Мила выдержала только полгода такой жизни. Поначалу она говорила себе: может, он гений – надо терпеть. Потом говорила: сволочь он, а не гений, но я же его люблю – надо терпеть. Потом: я его не люблю, эту сволочь, но вдруг будут дети – надо терпеть. А Митя все бегал и бегал по комнате, и наконец настал день, когда Мила спросила себя: а надо ли терпеть?
– А надо ли терпеть? – спросила она вслух.
– Что? – остановился Митя.
– Ты погубил мою жизнь! – закричала Мила.
– Мещанка! – отвечал барсук.
Мила зарыдала в голос. Митя попытался продолжить процесс письма, но ничего не выходило – после каждой его пробежки рыдания Милы нарастали. Тогда он угрюмо сел в самом дальнем от жены углу и прислушался