Дети в лесу не рождались теперь.
Так беспредельная власть человечья
Миру сказала,
кто
зверь.
Ты не тронешь больше
Ты не тронешь больше аномальной зоны.
Не войдешь холеным в мой олений мир.
Ягель выстлал коврик для молитв влюбленных…
В этой тундре серой каждый блик – сапфир.
Я богаче в этом. Мой недуг опрелый
Не цветет ожогом лживых роз твоих.
У меня другие и душа, и тело,
И богатства тоже стали для – других.
Мне мой мел, размытый по губам остывшим,
Мне мой нерв матёрый на заплатках снов
Всё ценнее праздных украшений… Ты же
К тем вещам причислил и мою л ю б о в ь?!..
Слышу тебя везде
Шумиха кончилась, и даже послешумье
не распыляло слух мой маетой.
Забыть все звуки, жившие тобой,
у заблуждений тишины прошу я —
и сомневаюсь, что бывает так…
Все чувства юзом стопорят в трясине,
и память льется дорогим бензином
в адреналин панических атак.
Себя не облапошить тишиною,
внутри которой колокол тоски
всю душу избивает до трухи,
но остается главное… – больною
мозаикой рассыпанных частиц
по-прежнему любовь сверяет списки,
находит там тебя на жестком диске —
и нет покоя для моих жар-птиц…
Пластилиновая
Я устала НЕЛЕПОЙ игрушкой
Быть в НЕЛЕПОЙ игре в «люблю».
Пробуждение
Ты думал,
я на ветру
синюшной вмятиной стану?
Ты думал,
раны мои
застынут мёрзлым плевком?
И память научится спать
под те голубые туманы,
где можно мне
полусонной
бродить на юру
босиком?
Ты думал,
летняя боль
под новогодним кривляньем
познает участь объедков
и сгинет в пьяную дурь?
И дряхлый полуфевраль
меня разметет над полями,
чтоб мною всё завершать
для будущих лжеувертюр?
А я —
представляешь! —
не знала
того,
что ты думал заочно.
А я, как настырная дура,
надумала всё поперёк.
Мне память моя по размеру,
по вкусу, по… —
впрочем,
отчёты закончились!
Я
восхожу
на восток.
Внутри
Для тех сомнений не хватает силы —
но и для веры
не хватает вдвое…
Твои глаза в разлуке нашей выли…
я выпивала терпкое
мужское —
понять тебя…
но воспаленной верой
не выжила и дня в тебе…
внутри
я