И все же многими своими лучшими качествами Эрнест был обязан матери: самая младшая из девочек, Кэрол, считала, что Грейс «оказала очень большое и благотворное влияние на него в ранние годы». (Кэрол заметила насчет брата: «Он больше всех похож на нее».) Первые девять лет после свадьбы Грейс и Эд со своим растущим выводком жили в просторном доме Эрнеста Холла под № 439 на Норт-Оак-Парк-авеню, напротив дома Ансона и Аделаиды Хемингуэй. Если оставить в стороне обязательную утреннюю молитву, которую вся семья проводила на коленях, то Эрнест Холл был добродушно-веселым и любящим человеком. Его шурин, Бенджамин Тайли Хэнкок, которого все звали дядя Тайли, тоже жил в этом доме (когда не был в дороге, торгуя кроватями Миллера-Холла) и завоевал любовь молодой семьи. Марселина, Эрнест, Урсула и Санни появились на свет в передней спальне дома. Эрнест Холл проявлял необыкновенную заботу о своей семье, особенно в письмах с западного побережья, куда он ездил каждую зиму, в том числе и для того, чтобы повидаться с другим своим сыном, Лестером, обосновавшимся там после недолгого и загадочно рокового пребывания в разгар Золотой лихорадки на Аляске. Холл почти ежедневно высказывался об активности акций или облигаций, которые находились либо в его руках, либо в руках его дочери, и постоянно убеждал доктора (к которому он обращался «дорогой мальчик» и называл «благословенным доктором») не работать столь упорно и частенько замечал, с помощью несколько любопытной фигуры речи, как он надеется, что дети «будут копить запасы счастливых, солнечных воспоминаний». Эрнест Холл и его дочь завели обычай добавлять к каждому письму «букетики», или объятия, которые символизировали несколько кругов в конце письма; точка в круге означала объятие и поцелуй. «Надеюсь, все здравствуют, а Доктор толстеет и нахально ведет себя с детьми, которые растут как сорняки», – писал он летом 1901 года во время поездки в Англию.
Но в 1904 году Эрнест Холл вернулся из поездки на запад с хроническим нефритом, то есть воспалением почек, заболеванием, которое тогда представляло собой безусловный смертный приговор. Он умер в мае 1905 года. Дядя Тайли и Хемингуэи внезапно остались без главы семьи и, наверное, почувствовали себя неприкаянными в доме Холла. Переезд станет самой незначительной из перемен, которые повлекла за собой смерть патриарха.
Пятьдесят лет спустя, после смерти матери, Эрнест Хемингуэй написал одному молодому другу письмо. Он признался, что его чувства к матери начали меняться только после того, как он осознал ее изменившееся отношение к мужу; только тогда он перестал любить ее. В любом случае, писал он, теперь, когда она умерла, это не имело почти никакого значения. Это письмо, похоже, написанное под влиянием мимолетных чувств, свидетельствует