Я даже не стала делать вид, что зеваю, – просто ушла к родителям. Они оба читали в постели, и я пристроилась посередине.
– Ее переклинило на парижской стрижке, – пробурчала я. – Что хоть там было?
– Веришь, не помню, – призналась мама.
– Временами на нее находит. – Мне хотелось поговорить, хотя родители вроде бы читали, а не слушали. – Наша бабушка уверена, что зеркало души – волосы, а вовсе не глаза.
Мама хихикнула. В обществе собственной бескомпромиссной матери она чувствовала себя подростком.
Отец веско произнес:
– Волосы – это крыша.
Перед ужином бабушка читала газету, цокая и жалуясь в пространство, что мир катится в пропасть. Все, все не так. Все иначе, чем прежде.
– Ну и что хорошего было, по-твоему, в этом добром старом времени? – в запале спросила я.
Мне самой не понравилось, как желчно прозвучал мой голос, и я тут же поправилась:
– Вот скажи, чего именно тебе сейчас недостает?
Бабушка подбирала слова, и я ждала очереди высказаться на тему, что сейчас все гораздо лучше, чем было раньше. Сейчас я напомню ей про гражданские права и движение женщин.
– Недостает? Мальчика, который зажигал по вечерам уличные фонари, – сказала она наконец. – Он носил с собой скамеечку.
И вот тут я поняла: это совсем как моя тоска по острову Нантакет, – и накрыла ее руки своими. До меня дошло, что все куда сложнее, чем может показаться.
Джулия и Генри вернулись, когда мы доедали десерт.
Мама сразу отреагировала, будто мы все вместе приготовили для бабушки большой сюрприз. Смотри-ка! Кто это тут у нас? Ой, Генри!
Он, кажется, вообще ничего не заметил. Мама представила Джулию, которая попыталась выдавить из себя вымученную улыбку.
Возможно, из-за разницы в возрасте или просто оттого, что Генри кого-то завел, – но бабушка отреагировала резко. Она горячо расцеловала моего брата – словно маленького – и обратила к Джулии взор Ледяной королевы:
– Как поживаете?
Генри сидел на самом дальнем от Джулии стуле, не глядя в ее сторону, а через несколько минут и вовсе ушел к себе в комнату.
Я немного подождала, что он вернется, а потом выскользнула следом.
– Что ты творишь?
Он не ответил. Взял гитару, сжал струны.
– Джулия осталась бабушке на растерзание, – напомнила я с упреком. – Без поддержки.
– Она в состоянии сама за себя постоять.
– А зачем ей самой за себя стоять?
Я развернулась и пошла обратно на кухню.
Бабушка начала мыть посуду. Я заверила, что потом помою сама, но она отмахнулась. Я полоскала тарелки, отдавала ей, а она расставляла в посудомоечной машине.
И возвращала некоторые назад – переполоскать.
– Надо тщательнее.
– Я просто ополаскиваю. Предполагается, что мыть их будет посудомойка. Она поэтому так и называется.
Папа предостерегающе на меня взглянул.
Мне уже надоело торчать