Из всех людей, которых я видела, старуха Роза внушала мне наибольший страх и наибольшее почтение. Она всегда носила черный платок и длинную черную юбку. Иногда она подзывала меня к забору и говорила:
– Все копаешься в земле без надобности? Смотри, до чертей докопаешься, – из-под ее черного платка торчала седая прядь волос – таких жестких, что их даже не шевелил ветер. И из-под этого же платка смотрели на меня ее умные холодные глаза. Понять, шутит Роза или говорит серьезно, было нельзя.
Старуха просовывала жилистую руку через доски забора и совала мне в ладонь маленький хлебец с крестиком на корочке.
– Ступай, спаси тебя бог, – говорила она.
Узловатые костяшки на кулаках Розы на ощупь были как сталь молотка, и я думаю, она забивала ими гвозди, когда у нее возникала такая надобность. Хлебец пахнул уксусом и внушал мне еще больший страх, чем сама Роза. Когда старуха отворачивалась, я бежала к компостной куче и закапывала в нее страшный хлебец.
Порой мне казалось, что Роза превращается в обгоревшее дерево и стоит как вкопанная посреди своей дачи – следит за мной. Тогда я пряталась за сараем и жалела, что кот Тасик остался дома.
Несколько раз за весну мы с бабулей Мартулей ездили на дачу. Каждый раз встречали там Розу. Я копалась в компостной куче, а бабуля делала какие-то свои, бессмысленные по сравнению с моими дела. Потом мы пили чай из термоса и собирались в долгий путь домой.
Летом все было по-другому. Мы отправлялись на дачу всей семьей. Пока мы ехали на автобусе в Алексеевку, на коленях у меня стояла корзина, обвязанная платком, а в корзине сидел кот. В автобусе я пела: «Мы едем, едем, едем в далекие края» – и все пассажиры хвалили меня за голосистость. Но очень скоро меня начинало укачивать, и бабуля Мартуля совала мне под язык пятикопеечную монету. У пятака был медный, железисто-бодрящий вкус – и это спасало меня. Правда, мешало петь.
На даче мы жили долгие два выходных дня. Кусты малины и крыжовника вдоль забора покрывались густой зеленью, за которой не видно было, что делается на нашей даче, – и потому старуха Роза была уже не так страшна мне. Мать накрывала панамой волосы цвета солнца и улыбалась. Отец, трезвый и застенчивый, в самодельной пилотке из газеты, курил, опираясь на черенок лопаты. Дед рубил сухую сливу. Бабуля Мартуля варила суп на железной печке. А из печной трубы выплывал дым, пахнущий полынью.
– Бабуля Мартуля, а откуда у нас дача? – спросила я как-то, чтобы умаслить бабулю. Она только что поймала меня за беспардонной порчей тигровых лилий. С большим трудом достав семена, бабуля выращивала эти цветы под окном терраски. А я взяла палку и отлупила их. Лупила я не цветы, а коварных ос, которые нападали на жуков. Этих