– Все равно нельзя… – женщина закусила губу, – Элиза останется беззащитной, а я в Польшу отправляюсь… – вслух, она заметила:
– Бери вафли, они свежие. И печенье все сразу не съедай… – Звезда кивнула:
– У меня случалось подобное, Эмиль. От одиночества… – она ласково провела ладонью по его руке:
– Мы еще встретим тех, с кем захотим жизнь провести. Пей кофе, давай работать, – велела Эстер:
– На этой неделе последний сеанс связи, перед моим отъездом. Я тебе оставлю сведения о радисте. Он в Амстердаме живет. Пошлю письмо в рудничную больницу… – этот способ связи был безопасен, но не стоило, по словам Гольдберга, им злоупотреблять.
– И вам отправят кого-нибудь, – бодро добавила Эстер, водрузив на стол блокнот, – обязательно. После войны я к тебе на хупу приеду… – она подмигнула Гольдбергу, – дорогой Монах. Твоей жене очень повезет, – лукаво добавила Эстер, взявшись за карандаш, – и не только в отношении кухни… – Монах покраснел. Эстер вспомнила:
– Он меня на год младше, двадцать восемь. Для мужчины это еще не возраст, а мне год до тридцати, двое детей… – когда близнецы виделись с Эстер, мальчики не отпускали ее от себя. Женщина, тихонько, вздохнула:
– Я бы могла их забрать, уехать в Швейцарию. Перешла бы границу, золото у меня есть. А Маргарита? Она наполовину еврейка. Но Давида не тронут, не посмеют… – Эстер, все равно, беспокоилась о судьбе бывшего мужа. Она распрощалась с Монахом в огороде, обняв его:
– Больше сюда не приходи. Я из Амстердама отправляюсь в Брюссель, а оттуда в Польшу… – Гольдберг, неловко, поцеловал ее в щеку:
– Спасибо тебе за все… – он смутился, – и удачи… – Эстер помахала ему вслед. Она покурила, сидя на крыльце, а потом зашла в дом. Надо было избавляться от медицинского кабинета, в подвале, и складывать вещи. Завтра днем она ехала в Амстердам.
Амстердам
В большой, уютной детской, из приоткрытой в коридор двери, приятно пахло кофе и свежей выпечкой. Мальчишки ложились на разные кровати, но утром всегда оказывались в одной. Старший и младший братья, непременно, ближе к утру, перебирались на чью-нибудь постель и засыпали вместе.
Подняв светловолосую голову, Шмуэль взглянул на старинные, прошлого века часы. При них имелась кукушка, но близнецы умели определять время по стрелкам. По расписанию, приколотому над рабочими столами, им, как и Маргарите, полагалось вставать в семь утра. Шмуэль всегда просыпался раньше. Старший брат и младшая сестра любили поваляться в постели. Отец подобного не терпел. Шмуэль будил брата и Маргариту за пять минут до того, как птица выскакивала из гнездышка.
Ветерок шевелил занавеску, за окном поблескивал канал. Еще не пробило половины седьмого. Они завтракали все вместе. Отец проводил с ними два часа, каждый день, после обеда, занимаясь математикой, рассказывая