– Именно так. А вместо этого ты видишь мир.
– Я не хочу видеть мир. Я уже говорил тебе об этом. Я хочу домой. Мы уже на два месяца опоздали.
– Еще один день ничего не изменит.
– Отпусти его.
Николай повернулся к Ремусу спиной. Держа меня на руках, он сделал несколько шагов по берегу реки. Я открыл глаза и взглянул ему в лицо. Он смотрел на меня самым дружественным взглядом, какой мне только доводилось видеть. Его дыхание было подобно теплому порыву ветра над утесом.
– Ремус прав, – прошептал он мне. – Он всегда прав, и поэтому его никто не любит. Но я не оставлю тебя здесь. Ты просто покажи, в какой стороне твой дом, и я помогу найти твоего отца.
Я вздрогнул так сильно, что Николай чуть не выронил меня. Я огляделся в ужасе, обеспокоенный тем, что могу увидеть где-то Карла Виктора, притаившегося в траве.
– О, боже мой, – сказал Николай. – Вот оно что! Разве не так? Это был твой отец? Ремус! – закричал Николай, бросившись к хмурому низенькому монаху. – Это отец бросил его туда!
– Ты не можешь этого знать.
– Он пытался убить своего собственного сына. Это значит, что этот ребенок – сирота. Как и я.
Ремус закрыл лицо руками:
– Николай, ты ведь больше не сирота, уже лет сорок как. Ты – монах. А монахи не могут заводить детей.
Николай обдумал это. Потом его борода ощетинилась, и он улыбнулся:
– Он может стать послушником.
– Штаудах его не примет.
– Я с ним поговорю. – Николай утвердительно кивнул. – Заставлю его понять, что поставлено на карту. Родной отец пытался его убить.
– Николай, – сказал Ремус спокойно, как будто объясняя простой догмат, – ты не можешь взять этого ребенка.
– Ремус, он плыл по реке, тонул. Он мог бы действительно утонуть.
– И ты его спас. Но взять его с собой – это бремя, которое ты не можешь нести.
Николай переложил меня так, что я улегся у него на руках, прижавшись к его груди. Я лежал и смотрел на венчик кудрявых волос вокруг его головы и на далекое небо. Толстым, как колокольная веревка, пальцем он погладил меня по щеке.
– Хочешь пойти с нами? – спросил он.
Откуда мне было знать, что он предлагает? Мне было известно, что мир кончается за теми далекими горными вершинами и что в каждой деревне есть свой Карл Виктор. И если бы кто-нибудь сказал мне, что на всем белом свете нет никого, кроме тысячи человек, я бы подумал: О Господи! Как много! Но в лице его, склонившемся надо мной, была надежда. Скажи «да», говорили его глаза. Скажи мне, что я тебе нужен. Я не подведу.
Мне хотелось домой, к матери.
– Николай, послушай меня, ты дал обет…
– Я могу дать еще один.
– Так не бывает. Такие клятвы вечны…
– Я клянусь…
– Николай, нет. Ты можешь взять его только до тех пор, пока мы не найдем безопасное место, где сможем его оставить, но только не…
Николай заглянул мне в глаза. Такая доброта. Но где была моя мать? Все еще лежала на полу в нашей хижине?
– Я