Но что ещё может быть нужно ей, если сама она отвергла власть и выбрала его, Марсия Милиссина?
Он терялся в догадках, и недобрые предчувствия терзали его душу. В памяти всплывало холеное лицо Димитрия Адрина. Стоило появиться этому лицу, как десятки подобных лиц, словно призраки, окружали Марсия, нашептывали грязные слова, глумились над его любовью. Марсий знал, что эта самая любовь является его единственной защитой от безумных образов порочной ревности, и это осознание ещё больше угнетало его, потому что в такие моменты Марсий ощущал своё бессилие вмешаться и установить мужской контроль над страстью: он понимал, что призраки способны тотчас обрести плоть и кровь, если и когда сама София сочтет необходимым их призвать.
Отдохновение от скорбных мыслей он находил у матери. Бывало, Марсий появлялся в палате Клеменции поутру и уходил уже в сумерках. Клеменция Милиссина, которую за жесткий и непримиримый нрав коллеги-сенаторы называли Фурией, в жизни была ему не только матерью, но и отцом: родного своего отца Марсий совсем не помнил. Марсий всегда был самостоятельным в убеждениях и поступках; властной матери хватило ума не пресекать сильный характер сына, но взращивать его. Клеменция не жаловала дочь свою Эстеллу, бесцветную и слабовольную особу, к тому же умудрившуюся стать женой, а вернее, рабой Корнелия Марцеллина; в Марсии же, напротив, она видела себя, сын представлялся ей не только единственным достойным наследником славного рода Милиссинов, но и преемником её духа. Милиссины всегда оставались династией воинов. Клеменция не сомневалась, что Марсий рано или поздно станет великим полководцем и горячей кровью врагов впишет в Историю своё имя.
Сам Марсий не пытался разбираться в чувствах матери; военную карьеру выбрал он не потому, что так хотела мать, а в силу собственных стремлений. Со стороны могло бы показаться, что он относится к Клеменции гораздо сдержанней, чем подобает любящему сыну, – но стоило произойти несчастью, как Марсий всё отринул, свою военную карьеру и отношения с Софией, он ринулся за матерью, туда, где мог быть ей полезен.
Он ни на миг не забывал, что удар с Клеменцией случился, когда ей сообщили о гибели сына. И хотя в том не было никакой вины Марсия, а были только происки невидимых врагов, он считал первым делом княжеской, человеческой и сыновней чести вернуть Клеменцию к жизни – он не простил бы самое себя, если бы мать из-за него покинула прекрасный мир.
Нынче он особенно торопился к матери. Рано утром на виллу передали сообщение, что Клеменция желает его видеть. Всю ночь проведший в тщетном ожидании Софии, Марсий переключил горестные думы с неё на мать и устремился в клинику. Но эскулапы поспешили обрадовать его: Клеменция с утра в отличном