«В паузе думает воздух»
Настоящий труд – это брюссельское кружево. В нем главное то, на чем держится узор: воздух, проколы, прогулы.
Есть в поэзии одна совершенно неуловимая категория. О ней сложно говорить, ее трудно «загнать в слова».
Это – молчание, тишина.
Говорить о молчании – не противоречие ли?
Речь, конечно, не об абсолютном молчании. А о том, которое сопряжено со словом. «В начале было Слово». Эн архэ эн о логос.
Но что было само это архэ – начало, в котором и прозвучало Слово? Не тишина ли?
Расхожий взгляд, что поэт имеет дело только со словами. Что стихи есть наилучшие слова в наилучшем порядке.
Это «корпускулярный» взгляд на поэзию: мир состоит из предметов – стихи состоят из слов.
Но в мире существует и пустота, незаполненность.
Когда Моцарта спросили, что всего важнее в его музыке, он ответил: паузы!
Недавно ту же мысль повторил Вячеслав Куприянов:
Что бы не говорилось, но главное
Происходит уже не в речи
А в паузе —
В паузе поэт переводит дыхание
В паузе у читателя должно перехватить дыхание
Иначе напрасно движение речи поэта
И недаром сказал о соловье Соколов Владимир —
«Как удивительно в паузах
Воздух поёт за него» —
Так за поэта
В паузе думает воздух
Паузы в музыке.
Незакрашенные части холста или бумаги.
Когда учился живописи (в восьмидесятые), нам запрещали их оставлять: «В природе нет белых пятен».
«Поэзия – это освобождение от языка средствами самого же языка (а не внеязыковыми средствами, вроде молчания или музыки)». Так я сам писал пять лет назад («Арион», 2007, № 1).
Теперь думаю несколько иначе. Молчание – такое же средство языка, как и речь, такое же вещество поэзии.
Из бесед с композитором Валентином Сильвестровым:
…От новой музыки в истории музыки останется пауза. Пауза была и раньше, в старой музыке, но там она выполняла скорее вспомогательную роль: перед кадансом, например[32].
То же и в «старой» поэзии.
Советская поэзия (почти вся) была густо закрашена словами. «Белых пятен» в ней не было.
Молчание присутствовало в основном как у-молчание. Эзопова тишина. «После отмены цензуры / тишина эта вышла / многотомным изданием» (Анна Кузнецова).
Видел я это многотомное издание.
В букинистическом, никто не берет.
Еще не закончен демонтаж. Не сняты леса, шуршит полиэтилен.
Демонтируется русская советская поэзия. Хотим мы этого или нет.
Ее оказалось больше, гораздо больше, чем виделось лет двадцать назад. Тогда казалось – достаточно снять металлическую звезду со шпиля, выковырять серпы-молоты из лепнины. Заменить рамы на стеклопакеты.
Сняли, выковыряли, заменили.
Здание