Он только что успел войти в мастерскую, как его чуткое ухо различило легкие, быстрые шаги на лестнице… он узнал, что то не были шаги его матери. Он лежал в постели и спал, когда Дина пришла к ним в дом, вечером, и потому с удивлением подумал: чьи могли быть эти шаги? В голове его мелькнула безрассудная мысль, которая произвела в нем странное волнение. Неужели то могла быть Хетти? Она была последним лицом, которое могло бы прийти к ним. А между тем ему не хотелось пойти посмотреть, чтоб иметь ясное доказательство, что там был кто-то другой. Он стоял, прислонясь к доске, которую только что взял, и прислушивался к звукам, которые его воображение объясняло ему так приятно, что на его смелом, строгом лице разлилась какая-то робкая нежность. Легкие шаги раздавались в кухне, сопровождаемые звуком щетки, которой мели пол; шум этот был так тих, что напоминал легчайший ветерок, гонящий осенний лист по пыльной дорожке. И Адамово воображение видело миловидное лицо с темными, блестящими глазами и плутовскою улыбкой, осматривавшееся на щетку, и округленную фигуру, наклонившуюся несколько для того, чтоб схватить щетку за ручку. Да, весьма безрассудная мысль… это не могла быть Хетти. Но для того, чтоб освободить голову от этого вздора, оставалось одно лишь средство: выйти и посмотреть, кто был там, ибо его воображение только все более и более приближалось к полной уверенности, в то время как он стоял на месте и прислушивался. Он оставил доску и подошел к кухонной двери.
– Здравствуйте, Адам Бид, – сказала Дина своим спокойным дискантом, перестав мести и устремляя на него кроткие, серьезные глаза. – Я уверена, что вы отдохнули и подкрепили свои силы, так что снова можете переносить дневное бремя и жар.
Адам, казалось, задремал при солнечном сиянии и теперь просыпался при лунном свете. Адам видел Дину несколько раз, но всегда на господской мызе, где он почти не замечал присутствия какой-нибудь женщины, кроме Хетти, и только в последние два-три дня стал подозревать, что Сет был влюблен в нее, так что до настоящей минуты он не обращал на нее внимания ради своего брата. Но теперь ее стройная фигура, ее обыкновенное черное платье и ее бледное, спокойное лицо произвели на него такое сильное впечатление, какое принадлежит действительности, находящейся в противоречии с фантазией, охватывающей все мысли. В первые две минуты он не отвечал ничего, а смотрел на нее сосредоточенным, испытующим взором, какой обращает человек на предмет, который внезапно сделался для него интересным. Дина – первый раз в жизни – чувствовала болезненное самосознание; в темном, проницательном взоре этого строгого человека было что то столь различное с кротостью и робостью его брата Сета. На ее лице показался сначала слабый румянец, которой увеличится потом, когда она удивилась этому. Румянец вызвал Адама из его забывчивости.
– Я был совершенно поражен изумлением; это было очень хорошо с вашей стороны, что вы пришли