– Чуточку можно… Для вдохновения, – отшутился Феликс Иванович. – И вот еще, к этому полагается огурчик.
Барон пробежал пальцами по клавиатуре.
– Клавиша западает немного. Я вам пришлю хорошего настройщика.
Полились звуки шопеновского прелюда. Это было как нельзя кстати. Ведь в России польские эмигранты привыкли не только говорить, но и думать по-русски. Но стоило услышать Шопена…
– Хочу домой. Давно в Варшаве не был. Не слышал тихого плеска волн Вислы, – дрогнувшим голосом проговорил отец. – Дети, я скоро умру… Похороните меня в фамильном склепе. Я и денег приберег. Конечно, перевозить меня будет хлопотно.
– Папа, может, хватит? – Юлия не любила подобные разговоры.
– А что тут такого? Это так естественно. Если знать, что и до тебя со многими подобное происходило… и произойдет. К смерти надо относиться, как к рождению в ином мире. Близкой и радостной встрече с Всевышним.
Юлия, подсев поближе к фортепиано, ловила на себе взгляды барона. Ей хотелось понять, любит он ее или ему просто деваться некуда? Может, ему, как бездомному псу, вообще все равно, за кем плестись, лишь бы не мокнуть под дождем, лишь бы не остаться одному.
Феликс Иванович не мог упустить такого благодарного слушателя. Грех не воспользоваться рождественской ночью, и пусть домашние криво усмехаются, но он расскажет барону родословную Кшесинских. Все, кто бывал в этом доме, проходили через это. А кому неинтересно, пусть не слушают. Феликс Иванович, затащив жениха Юлии в кабинет, щедрой рукой расставил на столике вина и закуски. Поудобнее устроившись, готовился терзать барона воспоминаниями. А слушатель боялся только одного – не оконфузиться, не заснуть бы… Он испуганно покосился, когда первый мазурист, торжественно поднявшись по ступенькам раздвижной лестницы, снял с верхней полки пыльную рукопись.
– Не пугайтесь. Всю рукопись читать не буду. Лишь загляну. Так сказать, освежу память. Конечно, перо у меня тово. Как вы догадываетесь, я не писатель, а танцор.
Феликс Иванович обычно начинал чтение семейных хроник чуть ли не из глубины веков, надеясь, что лет через сто правнуки подхватят его рассказ и продолжат летопись династии. Порою жалел, что у него нет литературного дара. А если б позволяли финансы, лучше всего было бы заказать семейную летопись бойкому беллетристу, чтобы он в духе Александра Дюма изобразил драматические положения и характеры. Богатейший материал! Ему даже приукрашивать не станет надобности. Феликс Иванович несколько раз брался сам за перо, но постоянная нужда в заработках отрывала его от письменного стола.
Как и полагается в приличных романах, первые страницы рукописи Феликса Ивановича Кшесинского открывались отчаянной борьбой за наследство… Предок рода Кшесинских свое состояние разделил таким образом, что одному из сыновей досталось много, а другому – дырка от бублика. У того, кому досталось богатство, умирает жена, а затем и сам он почил в бозе. Остается после них маленький сын в огромном и гулком