Косте я позвонила сразу после выписки. Он обрадовался:
– Какие люди!
– Вот, вышла. Живая.
– А в этом никто и не сомневался, – бодренько ответил он.
Да? У меня как раз были некоторые сомнения по этому поводу. Недели через две пришел:
– Мы хотели с Машей тебя навестить, но все никак не могли собраться, вот один пришел.
Ну, тут уже сразу все было понятно, но я так соскучилась, что бросилась ему на шею, вкратце рассказала ему о своих мытарствах.
– Да, досталось тебе.
Это были единственные слова сочувствия, которые я от него услышала. Тут же он начал разводить какие-то теории, что не надо было делать операцию, надо было немного потерпеть (куда ЕЩЕ было терпеть, он что, не видел, что со мной творилось?), и почки бы заработали. Переубедить его не было никакой возможности, у него выходило, что я сама во всем виновата – недотерпела. Виновата сама, конечно, но уж точно не в недостатке терпения, а, скорее, в его избытке. Когда я сказала, что мне пора сливаться, он заторопился:
– Ну, мне пора.
Боится, поняла я, не хочет этого видеть и знать. Все было ясно, как Божий день. Зачем я к нему потом приходила? Просто посмотреть на него и поговорить. Всем своим поведением давала понять, что на него больше не претендую, даже не подходила к нему близко. Письмо он мне отдал в первый же мой приход. Я залилась краской:
– Ты его читал?
– Нет, ты же сказала прочитать, если…
– Ты на редкость не любопытен.
– Конечно, зачем мне знать лишнее.
Но приходила я все реже, когда уж совсем тоскливо становилось. Потому что я видела, что мои посещения его не радуют. Не потому, что я жаловалась – ему я вообще не жаловалась. Сам мой вид напоминал о болезнях и смерти – видимо, так.
Чтобы не затосковать совсем, я придумывала себе развлечения. На первое апреля решила разыграть маму и ночью после слива с энергией, явно достойной лучшего применения, в течение часа проталкивала по длиннющей магистрали в пакет со слитым раствором моток черных ниток – получалось, словно это у меня из живота вышло. Утренний вопль моей несчастной матери был мне наградой. Я ее, конечно, сразу успокоила. Эх, не надо шутить с такими штуками, через пару дней у меня начался перитонит.
Вообще перитониты у меня были какие-то странные – никаких адских болей, о которых рассказывали другие. Может быть, они преувеличивали? Но ощущения рыбы, попавшей на крючок, я прочувствовала сполна, особенно во время процедуры. Днем было легче – садилась за пианино и заглушала боль тем, что наяривала что-нибудь погромче (помирать – так с музыкой!). Особенно хорошо шел «День Победы» – наш ансамбль как раз готовился к выступлению на 9 Мая. Вот в мае-то и начались