Похороны Деда Мороза. Сергей Шведов

совершал самоубийство, дедушка не скрывал от нее, что уже в самом конце в Германии пришлось по приказу командования насиловать немок в захваченных городах и поселках, и он был доволен доверием начальников, организуя эти карательные экспедиции с огромной охотой. Он верил своим командирам и самому товарищу Сталину, который лучше всех людей на земле знал, что надо делать простому солдату, и потому сомнений у дедушки в правильности его поступков не возникало. Даже когда он останавливал посреди тайги или в мерзлой степи длинный лагерный поезд и вместе с другими начальниками выгонял из вагонов зечек, только туда загруженных на пересылке, и долго шел мимо них, выбирая себе самых здоровых и крепких на вид, а потом всю дорогу насиловал, то делал это легко и уверенно, зная, что высшая власть всегда одобрит его без лишних упреков и слов.

      Он всегда казался Люде цельной фигурой, словно высеченной из камня, он и ушел обратно в бесформенный камень, умерев тихо во сне. Она хорошо помнит, как за ним приехала перевозка, и его поднимали с кровати, словно фигуру из мрамора, застывшую в странной задумчивой позе сидящего на боку с рукою под головой, и никакой силой не могли его разогнуть. Это было так странно, что даже сейчас она видит почти наяву, как несли его на носилках по лестнице вниз, не сумев укрыть до конца, и он возлежал на них, как древний патриций в тоге, подперев рукой голову, и словно прощался с закрытыми сном глазами с миром вокруг. Теперь на его месте, словно порушенная глупыми варварами красота Рима, громоздится посуда с остатками пищи и заготовками для салата, капустные кочаны, буханки хлеба, валяется нечищеная морковка и свекла, и бабушка плачет рядом навзрыд, жалея кота. И столь же мелкие души роятся вокруг нее.

      Мать посылает ее в магазин, но на полпути Люда уже понимает, что надо срочно решать, что делать дальше. До полуночи еще далеко, но в доме, охваченном праздничной суетой находиться невыносимо, и скоро нагрянут родственники во главе с дядей, все еще питающим свои плотоядные помыслы в отношении Люды. Нет, она говорила о том матери много раз, но она смеялась в ответ и не верила, и теперь ей до ужаса не хотелось пересекаться с ним и его семейкой. Отстояв бесконечную очередь и вернувшись из магазина с полной сумкой продуктов, Люда хватает приготовленный со вчерашнего вечера здоровенный рюкзак, и пробираясь мимо них по стене, выходит из дома. На пороге мать хватает ее за шиворот. Они смотрят внимательно друг на друга, словно уличив в преступлении, пусть даже воображаемом или планируемом, от этого она не становится менее гадким и подлым. Мать выпускает ее куртку, которую Люда уже готовилась скинуть, чтобы бежать, из рук, и кричит ей в спину:

      – Смотри у меня, черта нерусского не приведи!

      Ах, только это!? Люда хохочет с облегчением, выбежав из подъезда, как будто мать в своих страхах выбрала самое меньшее из всех зол, и девчонке теперь смешно оказаться совсем неразгаданной. Она удивляется,