Это была самая жуткая ночь в ее жизни. Ее заперли в обезьянник, глухую комнату-клетку, пропахшую потом, плесенью и дерьмом, темную настолько, что дальней стены и того, что возле нее находится, даже не было видно. Люда плюхнулась на скамейку возле самой двери, ближе к свету, исходившему из грубо прикрученных под потолком трубчатых ламп, пока сержант, приведший ее, за окошком в длинной обшарпанном коридоре заполнял на нее бумаги. В темном углу завозились, словно забегали огромные мыши, и Люда, которой сперва показалось, что там никого нет, увидела краем глаза приближавшиеся к ней черные тени. Мгновенно протрезвевшая, расширившимися от страха глазами она смотрела на возникшую из темноты перед ней размалеванную лохматую женщину с большим декольте, из которого едва не выскакивали ее груди, огромные, лоснящиеся, похожие на два розовых пузыря. Ей стало жутко, женщина, которой на вид было не более сорока, с ярко накрашенными губами и подведенными черным веками, уже потекшими краской вдоль щек, осунувшаяся и морщинистая, рассматривала ее внимательно, словно зверька в зоопарке, а потом махнула рукой и хрипло произнесла:
– Иди сюда, мандавошка! Живо вставай, мы как раз тебя ждали!
Позади нее из темноты донесся сиплый прокуренный смех, потом кто-то громко прокашлялся, и вторая фигура, наполовину выйдя из темноты, и оказавшаяся тоже женщиной, пониже и потолще первой, но столь же ярко накрашенной, как индианка, добавила:
– Давай, шевелись, сучка! Я так и знала, что нам сейчас самое сладенькое подсунут!
Люда от ужаса обмерла и не сдвинулась с места. Сержант, заполнявший на нее длинную ведомость, коротко поднял глаза на решетку, услышав подозрительный шум и крики, но лишь усмехнулся и продолжил свою писанину. Он и не думал спасать девчонку, словно для того самого и отправив ее в обезьянник на эту ночь. Первая размалеванная особа протянула морщинистую заскорузлую руку в венах и схватила Люду за локоть, несмотря на то, что та упиралась всеми силами, и потащила ее за собой в темноту.
– Не надо, тетеньки, ну пожалуйста, ну не надо, – заныла она слабым голосом, но это лишь подстегнуло к ней интерес, и вторая женщина в темноте только захохотала:
– Ишь, как запела, красавица! Да ты не боись, тебе потом легшее жить будет!
Закончить она не успела. Внезапно по коридору раздались громкие чьи-то шаги, словно прошел некий рыцарь в доспехах, обнажая свой острый меч, и возле решетки, за которой тянули в темноту девочку страшные руки, возник капитан, высокий, белобрысый, подтянутый, и даже в ладно сидевшей на нем форме с фуражкой, словно собравшись идти на парад. По крайней мере, так показалось Люде, метнувшей тут же на него умоляющий взгляд.
– Никифорова,