Услышав, как мой преподобный называет богопроклятых “беднягами”, я на всякий случай (мало ли что) по-быстрому перекрестился, а отец Беренжер тем временем невозмутимо продолжал:
– Но мы с вами, господин барон, отвлеклись. А суть шифра такова… – По мере объяснения господин кюре начал оживляться. – Сначала писали основной текст, отставляя буквы одну от другой на произвольное, но весьма значительное расстояние. Затем же промежутки заполнялись любыми другими буквами, какие на ум взбредут. В результате основной текст оказывался спрятан, как несколько листочков в густом и обширном лесу, и представлялся несведущему абсолютной бессмыслицей.
– Да, хитро, – согласился барон. – Но каким же образом, в таком случае?..
– Как это возможно прочесть, вас интересует? – подхватил отец Беренжер. – Я тоже далеко не сразу сообразил. Пытался применить и каббалистическую нумерологию, кою изучал (и в которой, добавлю, Меровинги по определенным причинам смыслили кое-что), и пифагорийский ряд, и вавилонскую шестидесятеричную систему, – ровным счетом ничего не выходило. Но ведь кто-то же в те времена должен был суметь все это прочесть, иначе, согласитесь, и писать бы не имело никакого смысла! Причем все должно было быть достаточно просто… И тут, когда я стал внимательнее приглядываться к свитку, меня вдруг осенило! Вот вам лупа, взгляните. Вам не кажется ли, господин барон, что некоторые буквы едва заметно выше других?
Добрый король Дагоберт,
или о том, какие мы богачи и как бароны могут скатываться по лестнице
– Да, да, пожалуй… – проговорил барон.
– Какая первая из таких букв?
– Вроде вот эта. Буква “А”…
– Совершенно верно. Давайте-ка подчеркнем ее карандашиком… А за ней следует…
– Буква “D”…
– Великолепно! А далее?
Так барон, подбадриваемый господином кюре, сумел назвать дюжины три букв.
– А теперь, – сказал отец Беренжер, – при учете того, что все это написано по-старофранцузски, попробуйте восстановить всю фразу целиком.
И так уж медленно, по слогам барон читал, и так уж я там, за дверью, напряг свой слух, что вобрал в себя всю эту фразу целиком. С тех пор так она и осталась частью меня. Смысл ее я узнал гораздо позднее, а в ту пору она стала для меня просто отголоском некоей тайны, неким осколком чуда, наподобие стекленции этой в моем