Там же, в «ЖЭТФ» за 1940 год, появилась совместная статья Зельдовича и будущего сотрудника КБ-11 Юрия Ароновича Зысина «К теории развала ядер» (впоследствии вместо термина «развал» утвердился термин «деление»).
Физик Георгий Флеров с фронта посылал в правительство письма, прямо обращал внимание высшего руководства на актуальность Атомной проблемы именно в оружейном ее аспекте.
Понятно, что такие фигуры как Харитон, Зельдович, Флеров и их коллеги-физики всей своей предыдущей научной деятельностью, образованием, характером работы и научных интересов были прямо предназначены идти в советские «отцы-основатели» Атомной программы, в «бомбоделы».
То же можно сказать и о профессоре Игоре Васильевиче Курчатове, рекомендованном академиком Абрамом Федоровичем Иоффе Сталину в Научные руководители намечаемых оружейных исследований. Курчатов мало того, что занимался ядерной физикой, еще и отличался явными организаторскими способностями, в то же время полностью ориентируясь в специальных научных вопросах. Сказать о Курчатове и его ближайших друзьях, что их привлекли к Атомной Проблеме, будет неверным! Они сами вскоре начали привлекать в нее и физиков, и инженеров. И вот среди последних-то большинство оказалось перед необходимостью переквалификации.
Хотя и тут было много нюансов… Например, экспериментаторы Гелий Александрович и Вениамин Цукерман сразу же после того, как попали «на Объект», активно принялись за новые проблемы, так или иначе перекликавшиеся с тематикой их прежних исследований. Химики-взрывники и химики-радиологи тоже включались в работу сразу с открытыми глазами, с более-менее внятным пониманием того, что им предстоит делать и как…
А конструкторы?
Что это такое – ядерный заряд? Каковы принципы его конструирования? Каковы технические требования к изготовлению? К эксплуатации? Не то что общий облик конструкции – в первое время никто не мог ничего толком сказать даже о ее размерах и массе! И еще толком ничего не зная о том, что им надо сделать, конструкторам надо было сразу же не забывать о том, что сделать надо не физическую установку, а боеприпас.
И если бы все ограничивалось конструкторскими вопросами! С самого начала очень мешали беспрецедентные режимные требования – один кульман отделялся от другого не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова плотными завесами секретности. Говоря проще – переносными ширмами, установленными в рабочих комнатах. А ведь до этого конструкторы танков, самолетов, авиадвигателей, артиллерийских орудий привыкли к просторам общего зала конструкторского бюро, где Главный конструктор на глазах у коллег всегда мог подойти (а часто – и подходил) к любому инженеру и поинтересоваться ходом дел, что-то подсказать, что-то поправить.
Но тут и Главный конструктор ничего о конструкции сказать не мог! Тем более, что Главным конструктором был назначен тоже физик – тот же Ю.Б. Харитон. И не то что о традициях,