– Это такая же новость для меня, как и для прочих, – продолжал убеждать Мейкон. – Если бы я мог помочь вашей супруге, я бы помог. Люди всегда должны помогать друг другу, нести друг за друга ответственность. По-моему, насчет этого у нас нет расхождений.
– Хорошо, – выдавил в конце концов Митчелл, неловко взмахнув рукой, то ли прощая, то ли сожалея. – Я тебе верю. Но найдутся те, кто не поверит. Твоя дочь заварила жуткую кашу. Весь мир ищет кого-то, на кого можно уповать. Они придут просить у нее помощи. И если ты откажешь, неважно под каким предлогом, им это не понравится.
С этими словами он отворил дверь и вышел, оставив Мейкона размышлять о будущем.
– Хорошие новости, малышка. Ты помилована. – Мейкон стоял в дверях палаты Эйвы.
В одной его руке был букетик цветов, в другой – спортивная сумка. Над букетом плыли два воздушных шарика. Надпись на первом гласила «Выздоравливай скорей», на втором – «У нас девочка!».
– Нравится? – улыбнулся Мейкон, кивая на шарики.
– Кармен придумала? – спросила Эйва, садясь в постели.
Чтобы ее отец по собственной инициативе купил цветы с шариками, – такого она представить не могла.
– Неужели я сам не способен? – Мейкон вошел в палату.
– А где Кармен?
Он положил букет на подоконник. За окном ярко светило солнце. У входа в госпиталь все так же толпились журналисты и зеваки, размахивающие руками и плакатами.
– Дома осталась, – ответил он. – Хотела приехать, но разумнее было воздержаться. Выходить со двора сейчас все равно что нырять в бурное море. Люди повсюду. Носятся со своими плакатами. Кричат. Молятся. Короче, ужас. Чем меньше она и малыш находятся снаружи, тем лучше.
– Одним словом, она не приехала, – подвела итог Эйва.
– Это теперь довольно сложно, сама понимаешь. – Мейкон поставил сумку на кровать. – Я привез тебе одежду. Давай переодевайся. Не то чтобы мы очень спешили, но я бы предпочел, чтобы этот балаган поскорее закончился. – Он уселся на подоконник рядом с букетом, скрестив руки на груди. – Как себя чувствуешь?
– Серединка на половинку.
– Сто лет не слышал этого выражения. Так всегда говорила твоя мать.
– Ага. Вот мама обязательно бы за мной приехала, сколько бы народу ни шастало у дома.
Эйва села и спустила ноги с койки. От ступней до самого позвоночника потек холод. После авиашоу она никак не могла согреться. Врачи, в ответ на ее жалобы, бубнили, что все будет хорошо. Хором убеждали Эйву, что все обстоит отлично, чем окончательно уверили ее в обратном. Они видели в ней ребенка, от которого следует скрывать правду, притом что сами не знали, в чем заключается эта самая правда. Без умолку твердили, как далеко продвинулись